Инсбрукская волчица (СИ)

-- Кровь хлестала фонтаном!.. У-у-у, сколько её было... Кажется, весь тюфяк пропитался, на нары протекло... Сколько её тут было...

Анна захохотала, как припадочная, приговаривая: "Кровь, кровь", и даже стучала кулаком по крышке стола.

Неизвестно, сколько бы она билась в истерике, но тут за дверью камеры вырос надзиратель:

-- Будешь так шуметь, Зигель -- отправлю в карцер!

-- Отвали! -- злобно бросила Анна в его сторону.

-- Ох, ну до чего ты мне надоела!

-- А ты мне! -- буркнула Анна и, подождав, когда надзиратель удалится, проговорила презрительно:

-- Фу-ты ну-ты, шумно ему показалось! Забыл, с кем имеет дело, молокосос!

Я пожала плечами.

-- А чего им тебя бояться, здесь, в тюрьме?

-- Ага, только к ним сунешься - сразу за наганы хватаются. Куда уж мне, несчастной каторжнице, с заточкой на них переть... -- с этими словами Анна ловко вытащила из рукава внушительную заточку и похвасталась: - Крепкая, острая.Хочешь -- на охоту ходи, хочешь -- ружьё заряжай.

-- Ты что, сама ее сделала? -- с интересом спросила я.

-- А кто, по-твоему, -- с самодовольством ответила Анна. -- Погляди, что у меня еще есть!

С этими словами она вытащила из-за пазухи духовое ружьё, которое соорудила из газет. А после достала из-под стелек своих непомерных башмаков несколько коротких деревянных стрел.

Мне было интересно, успела ли она уже применить это оружие против кого-то? А может, оно ей было нужно, чтобы проверить "колючку", по ней иногда пускают электрический ток. Вдруг она готовит побег? Вполне может быть.

-- Анна... -- все-таки решилась я спросить, -, а как тогда все случилось?..

Зигель вмиг изменилась в лице, мне даже показалось, что в её застывших глазах промелькнуло что-то живое. Я давно заметила, что люди замкнутые и необщительные остаются закрытыми до тех пор, пока не почувствуют к себе живой интерес со стороны. Может, Анна еще способна раскаяться в том, что сотворила? Из-за нее погибли сорок три человека.Она думает, что кое-кто из них это заслужил, но ведь там были и люди, ни в чем перед ней не виноватые?

Тонкие бескровные губы Анны исказились в злой усмешке:

-- Ты прямо как инспектор Дитрих, -- произнеся это имя, она даже поёжилась. -- Таким он казался вежливым, понимающим, прямо отец родной... Наверно, со мной он больше времени проводил, чем с собственной женой, --Анна вновь разразилась неприятным лающим смехом, и продолжала хохотать, пока на глазах не выступили слёзы. -- Но это он только казался добреньким, а глаза стальные... На подчиненных, бывало, как прикрикнет! Правда, остывал быстро. Вампир он, каких еще поискать! Он меня просто доконал...

Я заметила, что у Анны дрожат руки. Дышала она прерывисто, видно, сильно разнервничалась.И тут я вспомнила, что она самая опасная обитательница тюрьмы, и в этот момент мне стало по-настоящему неуютно рядом с ней. А вдруг ночью она перережет мне горло? Кто знает, что там у неё на уме? Терять-то ей уже нечего: убьёт, и рука не дрогнет. Похоже, она вполне способна ударить ножом, иначе зачем бы показывала его мне? Должно быть, не зря ее боятся остальные каторжницы. Ненависть выжгла Анну изнутри, она законченный циник и не признает ничего человеческого.

Я глядела на нее, и мне казалось, что передо мной волк. Волк в человеческом обличье. Вернее, волчица. Но, наверное, даже волки не поступают со своими жертвами так, как поступила Анна. Она говорила о своем поступке, как о чём-то незначительном. В ее голосе я ни разу не услышали ни капли раскаяния или сожаления. И все равно, мне ужасно хотелось узнать её историю. Ведь неспроста она стала такой? Ведь не могла она родиться зверем. Не могла! Вдруг, узнав, что довело ее до страшного преступления, я смогу её понять? Только вот как мне разговорить Зигель? С ней нельзя вести себя как с обычными людьми. Она не человек. Человек в ней сгорел той злополучной осенью.

Похоже, она и сама это понимала. Так и сказала:

-- Ятеперь не человек. Я -- зверь. Помню, было мне лет тринадцать. Бывало, сидят родители, чем-то своим заняты, а на меня никакого внимания. Ну, я и начинала себя калечить. Шилом так - р-раз!

Резким взмахом руки она показала, как резала сама себя шилом, и опять расхохоталась, как безумная.

Я держалась из последних сил, мне казалось, еще чуть-чуть, и я сама сорвусь, и вот тогда уже сумасшедшая каторжница выместит на мне все свои обиды и страхи. Но тут Анна взяла фляжку, выпила воды, немного отдышалась и неожиданно успокоилась. Как ни в чем не бывало она достала из-под нар шахматную доску, узелок с фигурами и спросила:

-- В шахматы играешь?

-- Играю! -- быстро кивнула я.

-- Это хорошо... Иной раз конвойные играли со мной, но они не всегда в хорошем настроении, считают, что прежде всего они надсмотрщики, а только потом -- люди.

Анна сделала первый ход пешкой и спросила:

-- А что, давно ты в шахматы играешь?

-- Довольно давно, -- ответила я, сделав ход конём. -- Меня брат научил.

Анна, взявшись за своего коня, проговорила:

-- На первый взгляд шахматы -- занятие скучное, но... Они учат думать. А хорошо соображать не каждому дано! -- сделав ход, она нервно сглотнула.