Инсбрукская волчица

Прозвенел звонок с урока. Коридор наполнился шумом. Я изо всех сил заколотила кулаками по двери. За дверью раздались вопросы «Что это там? Там кто-то стучит?» и ответы: «Да, наверное, работают рабочие. Видишь, написано – туалет не работает! Ремонт, наверное…»

– Эй, откройте, – закричала я, – меня здесь заперли!

– А, так это эта полоумная, помнишь, вчера рассказывали девочки из старшего класса! Она там всех вчера чуть не поубивала! Такую устроила драку! Кровищи было по колено! Бежим скорее отсюда, а то сейчас вырвется и на нас набросится!

Шум в коридоре быстро затих. Ученицы разошлись по домам. Я до крови сбила кулаки, колотя по двери, и всё без толку. Окна в туалете были очень маленькими и узкими, и расположены они были намного выше человеческого роста. Единственная моя надежда была на сторожа, который дежурил на первом этаже. С другой стороны здания находились несколько служебных квартир, в том числе и квартира директора гимназии. Но достучаться до них было абсолютно невозможно, уж слишком далеко они были расположены. Я кричала и звала на помощь до темноты. Стучала в дверь руками и каблуками, но никто не отзывался. Видимо, сторож, заперев дверь гимназии, ушёл в свою квартиру, находящуюся в другом крыле здания. Глядя, как темнеют маленькие узкие окна под потолком, я вдруг со всей ясностью представила своих одноклассниц и поняла, что я их всех убью.

Это не было яростное ослепление, как день назад. Это было чёткое спокойное осознание предрешённости, против которой ничего уже нельзя было сделать. Я сидела на холодном мраморном полу, прислонившись спиной к стене, смотрела в окна, в которых появились звёзды. Через много часов, как мне показалось, часов десять или пятнадцать, а на самом деле – в одиннадцатом часу вечера, в коридоре раздались голоса.

Я встала и снова заколотила в двери. Голоса приближались. С удивлением я услышала возмущённый голос своего отца, а также торопливые извинения школьного сторожа и вклинивающиеся холодные тирады нашей директрисы. В замочной скважине мелькнул свет, а затем дверь распахнулась.

– Ну, ведь вы видите, кто-то повесил табличку «Туалет не работает», – бормотал сторож, – я не виноват! Я не знаю, кто это сделал!

Директриса, шокированная создавшимся положением, обратилась к моему отцу:

– Приношу вам свои извинения, господин Зигель. Мои служащие действительно допустили большую оплошность, но дело в том, что ваша дочь…

Отец возмущённо повернулся к ней:

– Это вы называете оплошностью? Моя дочь чуть не оказалась запертой на всю ночь в школьном туалете! Я вынужден буду обратиться к попечителю округа!

– Но Анна сама провоцирует подобные действия со стороны учениц…

– Значит, вы плохо воспитываете своих учениц, если они могут допустить подобное! Пойдём, Анна.

По выражению лица отца и по тому, что он на меня ни разу не взглянул прямо, я поняла, что он крайне возмущён тем, что ему приходится участвовать во всей этой ситуации. Всю жизнь они с матерью старались избегать всего выходящего за рамки приличий. А тут – на тебе! – заперта на ночь в туалете. Фи! Какая гадость!

Дома родители устроили мне то, что они называли «серьёзным разговором». Начиналось это всегда одинаково:

– Сядь, Анна, нам с тобой нужно серьёзно поговорить.

А дальше следовал обычный набор благоглупостей, перемежающихся цитатами из Библии и примерами из добропорядочной жизни самих родителей.

– Я ни за что не поверю, – говорил отец, – что тебя могли запереть в туалете просто так, ни за что. У каждого в любом классе найдутся друзья. У меня были друзья, когда я учился, у твоей матери были подруги, когда училась она, почему твои подруги не пришли к тебе на помощь, почему они не подняли тревогу, когда увидели, что тебя нет на последнем уроке?

– Наверное, они подумали, – ответила я, – что у меня заболела голова, и я ушла домой.

– Почему же они тогда не зашли после уроков навестить тебя и спросить, как ты себя чувствуешь?

– Да зачем спрашивать, – буркнула я, – завтра в школе спросили бы.

– Твоя сумка осталась в классе, почему это никого не насторожило?

– Да мало ли, почему, – тяжело вздохнула я, – не заметили, может быть.

– Нас с отцом очень тревожит твоё отношение к людям, – вступила в разговор мать, – ты общаешься с какими-то странными людьми, явно не нашего круга и не своего возраста. Соседи мне рассказывали, что видели тебя в компании этого приезжего парня, цыган он что ли?

– И ничего не цыган, – хмуро ответила я, глядя в пол, – он брат моей одноклассницы Сары.

– Но ведь он намного старше тебя! Откуда ты знаешь, порядочные ли у него намерения? Разве годится девочке твоего возраста бродить по лесам наедине с молодым человеком, который намного старше её?

– И совсем не намного, – бормотала я, почти не вслушиваясь в то, что они мне говорят.