Инсектопедия

Рей возвращается домой. Супруги связывают ее и облизывают ее ступни («Она знает, что я беспомощен и ничего не могу сделать – только смотреть… Мне нравится смотреть! Мне нравится быть маленьким, как жучок, мне нравится, что я сижу взаперти и могу только смотреть»). В следующий момент Рей трясет банку, точно бутылочку с острым соусом. Его голова ударяется о стекло, он думает, что, наверно, сломал руку, что, возможно, даже размозжил себе череп. Рей откручивает крышку и вытряхивает его на ковер, переворачивает его большим пальцем ноги. «Эй, ребята, смотрите, что я нашла, – маленького жучка! Как он корчится!»

Все трое нависают над ним, как башни. Он пытается пошевелиться, но ему кажется, что он приклеился к полу. «Наверно, я похож на крохотную, извивающуюся чешуйницу или на гигантского белого червяка или личинку». Он беспомощно трясется. Рей смотрит сверху вниз: «Посмотрите, ребята, здесь на полу мой парень. Я знаю, что он похож на диковинное насекомое, но это он».

Ее новая приятельница по развлечениям тянется за носовым платком. «Чего с ним церемониться, – говорит Рей, – давайте просто на него наступим!»

Всё происходит медленно-медленно: мы можем предположить, что именно так течет время для крохотных, короткоживущих существ, именно так время притормаживает, почти останавливаясь в чрезвычайных обстоятельствах. «Она заносит свою огромную ногу. Я пытаюсь поднять голову, но у меня ничего не получается. Я не могу пошевелиться. Слышу ее голос, в последний раз: „Размажем этого жука!“» [380]

И теперь всё сходится в одной точке. Когда он лежит, обездвиженный, мысленно моля, чтобы нога опустилась на него, упрашивая, чтобы она опустилась, а нога опускается, гигантская нога накрывает его, и он спонтанно эякулирует, и именно в этот момент, ровно в этот момент липкая ступня раздавливает его, и «мои кишки изверглись из меня, а мои глаза выскочили из глазниц. Мое внутреннее содержимое с хлюпаньем полилось изо всех отверстий моего тела!.. Мои бока полопались, и все мои внутренности расплющились, как полураздавленная виноградина. Я превращаюсь в каплю кровавого месива под пяткой. Теплая нога разворачивается взад-вперед, чтобы вернее меня растоптать. Половина моего крохотного тельца разломилась на части и была втоптана в ковер. Другая половина прилипла к пятке, словно кожица раздавленной виноградины» [381].

Возможно, эти слова действуют на вас, если вы уже увлечены сюжетом и пленились его призывами. Возможно, другой литературный стиль мог бы лучше передать это оргазмическое столкновение смерти, секса и покорности. Либо, возможно, ставить так вопрос бессмысленно, так как эти истории имеют функциональный, а не просветительский характер. Но артхаузные фильмы Джеффа «Раздавливание» и «Расплющивание» каким-то образом производят впечатление на всех зрителей, а не только на тех, кто уже увлекся темой. Возможно, это что-то говорит об отличиях между разными родами искусства, между режимами внимания, которые создаются этими родами искусства. А может быть, дело только в том, что от этих конкретных фильмов невозможно увернуться: они сжатые и компактные, сведенные к одной чистой идее, непоколебимой и однозначной.

Фильмы короткие, длиной всего пять и восемь минут соответственно, изображение черно-белое, высококонтрастное. Эрика Элизондо, главная героиня «Расплющивания», появляется в темном платье на ярко-белом фоне. Она прямо перед нами, на сверхкрупных планах снова и снова ее хорошенькое пухленькое личико, ее изменчивое выражение лица – слегка невинное, слегка искушенное, слегка кокетливое, слегка непредсказуемое, слегка неприступное, ее ступни с педикюром, мягкие пятки, которые вскоре испачкаются кровавым месивом из червей.

«Мой вес – 122 фунта, размер обуви – восемь с половиной, – начинает она, принимая манерные позы манекенщицы на подиуме. – Я обожаю расплющивать червей. Я обожаю дразнить их, сначала надавливая легонько…» Голос у нее – как у Бетти Буп, высокий, отзывается эхо. Она разговаривает с вами, она знает, что вам по вкусу, и она устроит это для вас. Она не судит вас, она с вами играет – в том числе как с игрушкой. Она хихикает, но она тут всем командует. Она морщит нос с деланной гадливостью: «Очень приятно воображать, будто черви под моими ногами – это маленькие мужчинки. И еще больше мне нравится воображать, что это мои бывшие, и я им мщу». Усиленное динамиками хлюпанье червяков под ногами похоже на писк. Восьмиминутный фильм кажется длинным-длинным, покуда она дразнит животных, смеется, позирует, переобувается в черные туфли-лодочки («Это туфли моей матери. Я решила их взять, потому что она не хотела, чтобы я снималась в фильмах для фут-фетишистов!»). Она впечатывает свои босые ноги в трепещущих червей, и их кишечные жидкости бьют струей из заднего прохода, и это похоже на оргазм, на оргазм, который Джефф испытывает за секунду до того, как нога Рей оставляет от него мокрое место. «Вы – просто пятно грязи», – говорит Эрика Элизондо червякам, растирая их в кашицу на ярко-белой оберточной бумаге из мясного магазина.