Когда летом 1999 года начался судебный процесс «Народ США против Чэффин и Томасона», Джефф Виленсия, единственный в Америке телегеничный краш-фрик, снова оказался в центре внимания прессы. Но на сей раз всё было иначе. В заголовки попал не только незадачливый Гэри Томасон. На Лонг-Айленде, в предместье Ислип-Террас, краш-фрики задали работу нью-йоркским полицейским. Руководствуясь информацией от его бывшей подружки, полиция провела обыск в спальне двадцатисемилетнего Томаса Каприолы и обнаружила полдюжины единиц полуавтоматического огнестрельного оружия, плакат с изображением нацистского штурмовика, полный аквариум мышей, пару туфель на высоком каблуке, испачканных запекшейся кровью, и то, что обеспокоило их больше всего: краш-видео, семьдесят одна штука, которые, как утверждали полицейские в суде округа Саффолк, Каприола продавал через свой сайт под названием «Богиня Краша» и рекламу в порножурналах [392].
Внезапно Америку взяли в клещи. Растекаясь по карте, словно «красная волна» в мультиках времен холодной войны, краш-фрики наступали на сердце Америки со стороны обоих побережий.
Кто-то должен был оказать им отпор. Майкл Брэдбери, прокурор округа Вентура, провел пресс-конференцию вместе с представителями Лиги животных Дорис Дэй. В солнечный день в Сайми-Волли, стоя перед крупноформатными изображениями насекомых, котят, морских свинок и мышей в момент их растаптывания женскими ногами, они начали кампанию по ускоренному принятию Резолюции 1887 Палаты представителей – специального законопроекта о введении уголовной ответственности за производство и распространение краш-видео. Автором законопроекта был конгрессмен-республиканец Элтон Галлегли, на тот момент шесть раз побеждавший на выборах в Калифорнии. Известно, что Галлегли энергично поддерживал кампанию производителей цитрусовых и виноделов за истребление цикадки
Кампания строилась вокруг тезиса, что краш – это «фетиш, открывающий двери». Совсем как употребление каннабиса неизбежно ведет к употреблению крэка, утверждали активисты, фетишисты, возможно, начинают невинно – с винограда и червей, но затем, шаг за шагом, их влечет вверх по лестнице творения, пока, согласно страшному сценарию Брэдбери, скоро кто-нибудь «заплатит миллион долларов за организацию раздавливания младенца» [393]. Чтобы подкрепить его аргумент, один из его заместителей дал показания, что видел видеоролик, где топтали куклу-пупса. Семидесятивосьмилетний Микки Руни, в прошлом юная кинозвезда, возвысил свой голос: «Положите конец этим краш-видео, будьте так добры. Что мы передадим по наследству своим детям? Вот что, значит, мы передадим – эти видео, краш-видео? Боже упаси» [394].
Когда законопроект был внесен в Конгресс, все корреспонденты всех СМИ устремились к Джеффу. На протяжении нескольких бурных недель его забросали просьбами об интервью для радиостанций, журналов и газет. Он проигнорировал совет своего друга-юриста. Возможно, Джефф поддался соблазну этой специфически американской смеси идеализма с эксгибиционизмом и мечтой о славе. Он соглашался – возможно, наивно – на все предложения. («Я думал: погодите, но это же несправедливо, потому что, прежде всего, мы ничего плохого не делали…») И всё же – по крайней мере, какое-то время – Джеффу удавалось оградить себя от нападок. В интервью он уверял, что прекратил производство видеофильмов на то время, пока не будут решены все правовые вопросы; он также четко разграничивал «вредителей», фигурировавших в его собственных фильмах (особенно насекомых), и млекопитающих, чья судьба особенно заботила Брэдбери, Галлегли и Руни. Он говорил, что не верит в реальность краш-видео с домашними животными – млекопитающими, но если такие видео существуют, они ему определенно неинтересны. Вначале я предположил, что это разграничение – юридически-правовой маневр, которым Джефф старался уберечь себя посреди опасной моральной паники. Но затем я осознал, что это разграничение имеет коренное значение для его фетиша. Он уверял, что, конечно же, ему неинтересно топтать домашних питомцев. Даже грызуны, сказал он в интервью