Inside Out (СИ)

Явственно различаю крики, визги, какую-то смазанную всем этим гомоном музыку и звон чего-то стеклянного.

Перевожу взгляд на парня перед собой, и мне даже думать не требуется. Как тут вообще можно выбирать?

– Нет.

«Ты в последнее время вообще сам не свой. Шатаешься где-то. Подцепил че? Ты сразу скажи, я у тебя полотенца тырить перестану».

– Нет, я просто… – Поднимаю глаза. Встречаюсь с его взглядом, перевожу свой на пальцы, все еще чертящие что-то на моих джинсах. Вдыхаю запах кофе… И еще вздох вдогонку, для смелости. – Просто встречаюсь кое с кем.

«Воу! Неужто тощие задроты еще в почете?! Ты где такую нашел? Может, там еще есть?!»

– Нет. Думаю, больше нет.

«И насколько все серьезно?»

– Думаю, я влюблен, – говорю в динамик, а что там на той стороне трубки – и вовсе перестаю слышать. Потому что это вроде как Сане, но не для него. Не для него, и потому смелости нужно чутка больше, нежели просто для того, чтобы признаться чутка придурковатому другу. Чтобы признаться своему наваждению, которое я вот так близко вижу всего неделю или около того.

Своему наваждению, которое тихонько веселится, но, кажется, не имеет ничего против. Ничего против меня и моих глупостей.

«Она красивая?»

– Очень красивая.

Точеная темная бровь вдруг дергается вверх, и он перехватывает мое запястье с телефоном, подносит ближе к лицу, чтобы тоже слышать, о чем там хрипит трубка.

«Ну окей, бывай, подкаблучник! Передай своей девушке привет!»

Отсоединяется, и становится тихо. Ни криков тебе, ни смазанных шумов. Только кот, секунду или две спустя, принимается рвать неприметную когтеточку где-то в комнате.

В глазах напротив не вопрос даже, а ехидство. В глазах напротив что-то быстро тухнущее и напоминающее отнюдь не только что плескавшееся на глубине зрачков веселье. Все черти потонули.

– Так девушка, значит?

Поджимаю губы, и так понимая, что именно ему не понравилось.

– Мне там еще жить вообще-то. Это слишком круто, знаешь ли, в мужской общаге заявить, что ты запал на парня.

– Оправдываешься?

– Объясняюсь.

Отвечает без слов, наморщив лоб и вдруг убрав руки. Делает шаг назад, и я, испугавшись того, что может уйти вовсе, хватаю его за рукав свитера. Тащу на себя, и плевать, что, если упрется, я попросту свалюсь на пол.

Плевать.

Слишком сильно становится ощущение, что все испорчено. Слишком сильно, и от этого тоскливо и страшно.

Но так же не может быть, правда? Куда там одному слову или фразе все разрушить? Я же столько времени…

– Можно мне остаться сегодня?

– Нет.

Вздрагиваю и разжимаю пальцы – так резко это звучит. И должно быть, как ни пытайся скрыть удивление и просто потянувшее вниз уголки моих губ расстройство – ничего не выходит. И наверное, выглядит так жалко, что он тут же смягчается:

– Я работаю. Ночная смена.

– А… – тяну не очень глубокомысленно и пытаюсь сообразить: уж не врет ли мне? – Это кем же? Стриптизером? Изображаешь горячего электрика и трешься гульфиком о шест?

– Ага, – улыбается даже и снова чертит что-то ногтем на моем колене, – почти угадал. Только электромонтером. Дежурю на подстанции.

Мое второе «а» уже понимающее. Но чтобы убедиться в том, что меня не отшили и в следующий раз тоже за порог пустят, спрашиваю еще:

– А завтра? Завтра мне можно прийти?

Отрицательно качает головой и, кажется, закусывает щеку изнутри. Так быстро отвожу взгляд, что не успеваю разглядеть толком. Поворачивает мою голову назад, надавив на скулу пальцем и для верности еще и схватив за подбородок.

– А завтра у меня вроде как встреча с друзьями. Такие скучные взрослые посиделки. С приставкой, бухлом и кальяном.

Понимаю, что это очень тупо, но ничего не могу с собой поделать. Жуть как хочется посмотреть на его друзей. Хотя бы так, из уголка. Хотя бы притворившись немым, слабоумным сыном, скажем, его соседки, которой срочно потребовалось за редькой на рынок в минус тридцать один.

Понимаю, что это очень тупо и мы по сути даже не встречаемся. Понимаю и все равно навязываюсь:

– Обожаю скучные взрослые посиделки.

Щурится как-то нехорошо и, кажется, надумал себе уже что-то. Что-то, что отражается в его сузившихся, с плутоватой искрой глазах. Пока не понимаю, к чему оно, но напрягаюсь весь. Жду.

– А представить тебя как? Ребят, это моя новая подружка? Зовите Лёхой, не обидится.

Пожимаю плечами и снова на кухонные обои смотрю, ровнехонько над его плечом. Пора бы сдаться, но продолжаю гнуть свое. Все с больше и больше затухающим энтузиазмом.

– Скажешь: ребят, это Лёха, брат моей подружки. Он тихонько посидит тут.

– И с чего бы мне тусить с братом своей новой девушки? Я ее-то знаю около недели.

– Так ты рассказал? Рассказал про меня? И погоди – что? Ты сказал своим друзьям, что встречаешься с кем-то?

Не верю. Да быть не может! Неужели и вправду вот он такой, со спины сфотанный на аватарку, дымящий как паровоз, офигенно пахнущий, – и мне? Правда мне? Не верю!

– Ну да. Ты же своим сказал.

И снова плечами так делает, вредная гадина, небрежно передергивает одним, словно смахивает с него что-то. Например, мою торопливую болтовню.