Insipiens: абсурд как фундамент культуры

Сфера представлений способна не только определять условия жизни человека, но и саму его жизнь, создавать её цели. Жертвоприношения у древних майя, вопреки расхожим представлениям, не были насильственным процессом: жертва, которую выбирали для этого, воспринимала свою долю за честь. Выбирался обязательно самый красивый мужчина, с которым затем целый год обращались, как с богом – его кормили лучшей едой, ему давали четырёх лучших женщин для увеселения, и перемещался он всегда в окружении свиты. А через год ему вырывали сердце, чтобы высвобожденная жизненная энергия снова подпитала мироздание. И для жертвы было великой честью быть избранным на эту роль. Да, рядом, в Южной Америке существовали народы, где в жертву приносили пленённых врагов, но и там ситуация мало отличалась от майя: пленник почитал за честь стать жертвой. К слову, жертву не просто казнили, но потом поедали, причём сам пленник мог завещать какие-либо части своего тела тому или иному лицу. Бежать пленники также даже не пытались, потому что их не приняли бы в родном селении, посчитав за труса, избежавшего достойной участи быть съеденным. Поэтому же и европейским миссионерам XVI века не удавалось выкупить таких пленников, потому что те сами отказывались уходить (Берёзкин, 1987, с. 112).

В научных (да и в народных) кругах очень популярна мысль, будто войны – плод нехватки ресурсов и оказываются именно борьбой за них. Но так ли это? Нехватка какого ресурса вынудила Александра Македонского завоевать полмира? Почему Гитлер не остановился на завоевании Польши в 1939-ом? Ведь он даже не успел выработать из неё никакого "ресурса", чтобы возникла нужда идти дальше. Откуда вообще возникают эти идеи о мировом господстве, если ни собственная руда ещё не выработана, ни пресные воды ещё не выпиты, ни земли ещё не засеяны? Конечно, наверняка многие войны происходили в реальной борьбе за ресурсы, но всё-таки – как многие? Может, немало войн происходило чисто в борьбе за престиж? За сам факт господства и обладания?

На северо-востоке Индии существует народ нагов, известных как охотники за головами, – до недавних времён они действительно практиковали набеги на соседние селения, в ходе которых надо было непременно завладеть головой врага и принести в свою деревню. Для чего? Нет, они не варили из голов бульон и даже не делали футбольные мячи. Просто наги убеждены, что в голове человека содержится некая животворная энергия, завладев которой, можно обеспечить собственное процветание и хорошие урожаи вокруг. Добытая голова выставляется на видном месте в мужском доме и ещё долгие десятилетия говорит о высоком статусе её добытчика (Маретина, Котин, 2011). То есть борьбы за реальный ресурс нет, борьба идёт за ресурс воображаемый, ценность которого продиктована сугубо сферой представлений. И не надо думать, будто ситуация с индийскими нагами какая-то уникальная – аналогичная охота за головами была широко распространена по всему миру: в Южной и Центральной Америке, в Азии и даже в Европе у древних германцев и кельтов. Что забавно, в конце XX века учёные предпринимали попытки наивной рационализации охоты за головами (см. Берёзкин, 1987, с. 118): мол, группа охотников ходила в походы за головами на десятки километров, а по дороге обратно забивали много дичи, так что домой они приносили не только головы, но и осязаемый продукт потребления – такая практика якобы могла способствовать сохранению дичи в ближайших лесах. Но возникает логичный вопрос: для кого же индейцы сохраняли дичь в своих лесах, если сами питались дичью из дальних лесов? Неужто для охотников других групп, которые однажды придут уже за их собственными головами? Впрочем, уже два десятилетия спустя учёным оставалось лишь прямо признать, что охота за головами всё же "была в большей степени связана с религиозно-магической сферой, чем с борьбой этнических групп за ресурсы" (Берёзкин, 2013b, с. 201). И это тем более очевидно, если учесть, что подобные практики сопровождались коллективным употреблением галлюциногенов (там же, с. 95).

Ещё недавно в Бразилии существовал народ, сферой своих представлений воплощавший реальную фантасмагорию. "Это общество противилось чувствам, которые мы считаем естественными; оно испытывало отвращение к воспроизведению потомства; аборты и детоубийства были делом обычным, так что группа продолжала существовать скорее благодаря усыновлению, чем деторождению. Одной из главных целей военных походов был захват детей" (Леви-Стросс, 1999, с. 232).