Insipiens: абсурд как фундамент культуры

Чтобы обстоятельно ответить на этот вопрос, понадобилось бы написать отдельную работу (уже чисто психологической направленности), поэтому попробуем дальше сделать это максимально коротко, схематически. Ссылки на какую-либо биологическую предрасположенность изначально можно считать несостоятельными, поскольку, как известно, доля врождённых форм поведения в линии приматов стремительно снижается и у человека приближается к нулю (подробнее см. Соболев, 2020b).

Для объяснения стремления некоторых индивидов к достижению престижа понадобится теоретическая база теории объектных отношений (Джон Боулби, Хайнц Кохут, Дональд Винникотт, Отто Кернберг, Гарри Гантрип и другие), – психологической школы, по представлениям которой, психика человека формируется из взаимодействия со Значимыми Другими, образы которых трансформируются и входят (интериоризируются) в образ Я субъекта. Специфика взаимодействия со Значимыми Другими (родители или любые другие близкие люди) определяет природу психики формирующегося ребёнка: если раннее детство было наполнено неудовлетворительными взаимодействиями с близкими (игнорированием или жестоким обращением), то формируется ощущение отвергнутости миром, если же взаимодействия были позитивны (эмоциональная близость, поддержка, доверие), то формируется ощущение принятия миром, ведущее к состоянию удовлетворённости.

Далее. Поскольку человек рождается без каких-либо заданных форм поведения и от рождения ему неизвестны объекты удовлетворения его потребностей, потому он нуждается в системе координат для своего бытия. И он должен построить её сам, исходя из той реальности, которая его окружает. Здесь как раз и важен разум как механизм определения алгоритмов. Ведь обнаруженный алгоритм (повторяемость чего-либо) свидетельствует о наличии какого-то порядка, за который уже и можно зацепиться. Определение какого-либо алгоритма сулит стабильность и этим самым снижение тревоги за счёт создания системы координат.

Так как человек рождается в обществе с определённой культурой, то оно и становится той средой, алгоритмы которой он должен вычислять. Или, проще говоря, этой средой становится культура – набор созданных предшествующими поколениями смыслов и символов.

Вот здесь-то главную роль и играет взаимодействие с близкими в самом раннем детстве, качество этого взаимодействия. Если все потребности ребёнка вовремя удовлетворялись, у него оставалось меньше поводов для тревоги. Мир становился предсказуемым. Таким образом возникает первейшая система координат его бытия, где человек уже чувствует себя вполне комфортно. И такой человек впоследствии будет в меньшей степени озабочен дальнейшим встраиванием в социальное бытие (все эти полоролевые нюансы, статусные, иерархические и т.д.). А если потребности ребёнка удовлетворялись не все и не вовремя, то у него закладывается повышенный уровень тревоги (на всю жизнь): его бытие непредсказуемо, а в тех нюансах, где и предсказуемо, то совсем не положительным ожиданием. И такой человек будет очень чувствителен к соблюдению всех социальных условностей, которые будет познавать в дальнейшем (снова те статусы, иерархии и т.д.), так как познав эти правила, он будет возлагать на них надежду, что хотя бы их соблюдение наконец обеспечит его встроенность в эту социальную систему. То есть наконец-то он найдёт своё место, где мир его примет. В надежде на это человек цепляется за все условности социальной реальности, боясь отойти от них хоть на шаг – все вопросы обозначения себя в общей социальной схеме становятся для него принципиально важными ("я мужчина", "я славянин" и т.д.). Называя себя "правильно" и ведя себя "правильно", он надеется обеспечить себе место в этом мире, играя по его правилам.

Получается интересная картина: тот, кто с рождения был отторгнут миром (близкими), будет всю жизнь стремиться слиться с ним, ища "своё место" и добиваясь внимания других, чего ему так не хватало в ранней фазе жизни; а тот же, кто с рождения миром был принят, будет гораздо больше способен обособиться от него и многие его правила будет воспринимать как условность, не частью себя самого. Если для первого из них система координат всегда будет оставаться внешней (значимость иерархий и престижных вещей), то у второго она с детства интериоризирована, она у него внутри, и ни в каких внешних опорах он не нуждается. Вот две эти базовые "настройки" и могут определять всю специфику дальнейшей самоидентификации человека, диктовать его цели и устремления до самого конца жизни. Безудержное желание обратить на себя взоры других оказывается болезненным эхом такого же положения вещей на ранних этапах становления личности. Проще говоря, на что человек будет готов пойти ради славы, решают близкие в самом начале его жизни.