Инспектор ливней и снежных бурь

Я книгу отложу – мне не до книг.
И мысль, устав меж строками блуждать,
Уйдет в луга – туда, где каждый миг
Ей дарит жизни свет и благодать.
Плутарх умен, старик Гомер хорош,
Шекспира жизнь прекрасна до конца…
А что читал Плутарх? Все вздор и ложь.
Шекспир читал не книги, а сердца.
Листва над головою шелестит.
И что мне греки, Троя, Одиссей?
Здесь ныне битва славная кипит:
На муравья поднялся муравей.
Гомер меня простит: я сам не свой —
К кому из них благоволит Зевес?
Другой Аякс вступает в смертный бой,
Вот он травинку взял наперевес…
С Шекспиром встречу отложу пока.
Меня пленила светлая роса,
И ливнем набухают облака…
Мы встретимся при чистых небесах.
Моя постель – на зависть королям.
Какой монарх такой похвастать мог?
У изголовья – клевер и тимьян,
Фиалки мягко стелются у ног.
А облака заволокли весь свет,
И бесконечно слушать я готов,
Как капли посылают мне привет,
Срываясь в пруд и в чашечки цветов.
Пусть вымок я в постели овсяной,
Но вижу: то кружится в синеве
Плывущий одиноко шар земной,
А то в моем исчезнет рукаве.
Я слышу отовсюду капель звон,
Как только ветер листьями тряхнет,
Как будто жемчуга со всех сторон
На землю щедро сыплет небосвод.
А солнце глянет в облачную щель,
Волос моих намокших стыдясь,
И каждый локон – как веселый эльф,
Одетый в бисер летнего дождя3.

Пик Хуксетт представляет собой небольшой поросший лесом холм, поднимающийся под весьма крутым углом до высоты двухсот футов у берега возле водопада Хуксетт. И если с горы Унканнунок открывается лучший вид на долину Мерримака, то с этого холма лучше всего видна сама река. Я сидел на его верхушке, на выступающей над пропастью скале всего лишь в несколько саженей длиной, в погоду получше нынешней; солнце садилось, заливая долину реки потоками света. Мерримак был виден на несколько миль в обе стороны. Широкая и прямая река, полная жизни и света, с ее сияющими пенистыми порогами, островок, о который разбивается течение, деревушка Хуксетт на берегу почти прямо под вашими ногами, так близко, что вы можете разговаривать с ее обитателями или кидать камни в их дворы, лесное озеро у ее западной окраины, горы на севере и северо-востоке – все это составляет картину редкой красоты и завершенности, так что путешественнику стоит потрудиться ради ее лицезрения.

Нас гостеприимно встретили в Конкорде штата Нью-Гемпшир; это местечко мы по старой привычке настойчиво продолжали называть Нью-Конкорд, дабы не путать с нашим родным городом, от которого нью-гемпширский унаследовал имя и часть первых поселенцев. Здесь бы и закончить плавание, связав Конкорд с Конкордом извилистым речным путем; но наша лодка стояла в нескольких милях ниже по реке.

Богатство долин Пенакука, а ныне того самого Конкорда, отмечали все первопроходцы, и, согласно летописцу Хаверхилла, в году 1726-м поселение сильно разрослось, и в лесах была вырублена дорога, соединившая Хаверхилл и Пенакук. Осенью 1727 года первая семья – семья капитана Эбенезера Истмана – обосновалась в этом месте. Его упряжкой управлял Жакоб Шют, по рождению француз, и, говорят, первый человек, проведший упряжку сквозь девственный лес. Вскоре после этого, утверждает предание, некий Эйер, юноша 18 лет, проехал на упряжке из двадцати связанных ярмами волов до Пенакука, перебрался через реку и вспахал часть долины. Считается, что он первым вспахал землю в тех местах. Завершив работу, на рассвете он отправился в обратный путь, потерял при переправе двух волов и прибыл в Хаверхилл около полуночи. Рычаги для первой лесопилки были сделаны в Хаверхилле, а потом доставлены в Пенакук на лошади.