Инспектор Лосев

Но собака продолжает угрожающе рычать. Тогда я медленно и решительно делаю шаг вперед. Пес рычит еще злобнее, но отступает. Я делаю еще шаг, потом еще. Так мы добираемся до крыльца. И тут я наклоняюсь, протягиваю руку и треплю пса по густой гриве. Рычанье сменяется тихим довольным урчанием. Собака меня признала.

Сам не знаю почему, но собаки вообще со мной дружат, любые. Наверное, чувствуют, что я их не боюсь и люблю. Не было случая, даже в детстве, чтобы какая-нибудь из них меня укусила.

Итак, я уже спокойно поднимаюсь на крыльцо и стучу. Дверь быстро распахивается, словно кто-то следил за мной из окна. Это, конечно, Галя. На ней открытое нарядное платье, подведенные глаза блестят, на обнаженной руке красивый браслет, а на шее таинственно переливаются гранатовые бусы. Высокая грудь ее порывисто вздымается, словно Галя бежала или очень взволнована. Она хватает меня за руку.

– Ой, я забыла предупредить тебя о Шалуне.

– Хорош шалун, – ворчу я. – Это же бандит.

– Ай, оставь. Он своих не кусает, – Галя улыбается. – Он только лает. И я зараз знаю, что до меня пришел гость.

Мы проходим в комнату, заставленную всевозможной мебелью, среди которой бросается в глаза широкая горка, набитая сверх всякой меры хрусталем и фарфором. С потолка свисает над круглым столом замысловатая бронзовая люстра, утыканная белыми лампочками-свечками и обвешанная хрусталиками, как льдышками. Чудо, а не люстра, наверное, в полтонны весом. Вслед за Галей я пробираюсь к дивану.

– Мама сегодня ночует у знакомых, – игриво сообщает она. – Мы будем одни. Ты не возражаешь?

– Я в восторге.

Голос мой звучит вполне искренне, и Галя, кажется, довольна.

– Сейчас будем ужинать, – оживленно говорит она. – Бо я никого больше не жду.

Это означает, что мы никуда сегодня не пойдем. Значит, задуманная операция откладывается. А сегодня, надо полагать, будет вечер обольщения и «привязывания», чтобы потом, ошалев от любви, я кинулся за нее в любую схватку. И получил бы свои десять суток как «порядочный». Все это не бог весть как оригинально.

Галя поднимается с дивана, собираясь, видимо, накрыть на стол, но я удерживаю ее за руку. Галя, улыбаясь, уступает.

– Какое красивое кольцо, – говорю я, рассматривая три бриллиантика, схваченные золотой веткой, на ее пальце.

– Это подарок, – грустно вздыхает Галя.

– От того человека?

– Конечно…

Она даже не краснеет.

– Кто же его убил, ты знаешь?

Галя наклоняется ко мне и почти шепчет:

– Я тебе покажу, кто это сделал, – она зябко поводит плечами. – Он здесь, в Одессе. Он теперь приехал до меня…

– Почему же ты не заявишь в милицию?

– Что ты! Я… боюсь. Или ты не понимаешь?

– Глупости.

– Да, да. Он таки может убить. Сам увидишь.

– А где я его увижу?

– Потом, – Галя вскакивает с дивана. – Я тебе за него все скажу. Но потом. Или мы ужинаем, или что?

– Или что, – смеюсь я.

Галя шутливо грозит мне пальцем.

– Ты очень быстрый мальчик. Но мы таки да, поужинаем. А потом поговорим за это дело.

Итак, во всяком случае сегодня меня не ожидают какие-либо неприятности. И эта бабочка не такая уж дура, чтобы в первую же минуту окунуть меня в свои темные дела. На сегодня запланирована, видимо, только психологическая подготовка.

Галя между тем торопливо накрывает на стол. Главное место на нем занимает солидный графин с водкой и бутылка коньяка. Легкие напитки программой не предусмотрены. Среди прочих закусок появляется и целое блюдо великолепной жареной скумбрии. Дирекция, очевидно, не останавливается перед расходами.

Потчует меня Галя с увлечением и энергично подливает водку. Я на ее глазах старательно и очень постепенно хмелею. Так же старательно я демонстрирую и свою растущую влюбленность. Но от слишком горячих излияний Галя, слава богу, вынуждена уклоняться. Как-никак, но она совсем недавно потеряла любимого человека. Это обстоятельство, о котором ей волей-неволей приходится все время помнить, заставляет ее быть хоть отчасти сдержанной. И я уважаю ее чувства.

Довольно долго у нас идет обычный «треп за жизнь», разговор легкий и бездумный, в котором, однако, улавливаются черточки подлинного Галиного характера.

– …Ай, брось, – говорит она мне. – Всех будешь жалеть, на себя не хватит. А сама себя не пожалеешь, никто тебя не пожалеет. Своя рубашка у всех ближе к телу, чтоб ты знал!

– Ну все-таки… – пытаюсь возразить я, желая продлить спор.

– Или нет! – запальчиво перебивает меня Галя. – Ах, ты еще у меня, таки да, глупенький! Никому не верь, никому. Я уже давно разуверилась. Чтоб ты знал. Есть люди плохие и очень плохие, ну еще никакие, слюнявые, я их называю.

– А тот, кого ты любила, он какой был?

– Он? Да никакой. В том и беда. Он был слабый. И меня не послушал. А надо быть сильным и смелым. И любить надо так. Ты умеешь любить? Но знаешь как? Чтобы только любовь у тебя была. Чтобы за любимую с головой в воду. Вот так умеешь?

– Умею, – отвечаю я с искренней убежденностью.

Но если бы Галя знала, как далеко я в этот миг от нее. И лишь усилием воли я заставляю себя вернуться в эту комнату.