Инспектор Лосев

– Второй результат скорее, так сказать, моральный, а не материальный. Что ни говорите, а вы сейчас, наверное, жалеете, что дружили с Гвимаром Ивановичем. Некую тень это все же на вас бросает, не так ли?

– Жалеть я, конечно, жалею, – твердо говорит Виктор Арсентьевич. – Но никакой тени это на меня, извините, не бросает. Разве мог я предположить, что он… жулик!

– При некотором желании могли бы.

– Не понимаю.

– Да очень просто. Вот вы сказали, что он вам никогда не рассказывал о своей работе, словно и вовсе не работал. Так?

– Ну, так.

– Но ведь вам ничего не стоило выяснить, что командировки к вам на фабрику ему никто не давал.

Тут впервые в глазах Виктора Арсентьевича мелькает испуг.

– Но позвольте… – лепечет он. – Вы куда-то в сторону уходите… Ну, допустим, я не догадался это выяснить… Допустим… Но кража у меня…

– Вы правы, – перебиваю я его. – К краже это отношения не имеет. И мы действительно ушли несколько в сторону. Но к личности Гвимара Ивановича все это имеет прямое отношение, согласитесь. И ее не украшает, не правда ли?

– Безусловно, – с явным облегчением соглашается Виктор Арсентьевич.

– А потому и дружба с такой личностью, так сказать, не украшает вас. И вы об этой дружбе, по вашим словам, жалеете.

– Да, конечно, – вздыхает Виктор Арсентьевич. – Но кто бы мог подумать.

– Так вот второй результат, которого вы хотите, это избавиться от пятнышка, которое эта дружба на вас все же бросила.

– Ну, пожалуй…

– Но чтобы достигнуть этих двух результатов, Виктор Арсентьевич, необходимо, чтобы вы были с нами полностью откровенны. Полностью. А сейчас, простите, я в этом не уверен.

– Вы считаете, что я что-то скрываю? – вспыхивает Виктор Арсентьевич. – Ну, знаете… у вас… у вас нет оснований!

– Точнее сказать, что-то недоговариваете. Такое, простите, у меня ощущение. Видите, я с вами вполне откровенен. Больше того, я искренне хочу вам помочь. Хочу добиться и первого результата, и второго. Но и вы, в свою очередь, мне помогите.

– Но… в чем же, по-вашему, я недоговариваю? – растерянно спрашивает Виктор Арсентьевич.

– По крайней мере в двух пунктах, – отвечаю я. – Первый – насчет Льва Игнатьевича. Мне все же кажется, что вы его знаете. Просто вы боитесь второго пятнышка. Так ведь, согласитесь?

Я его уговариваю, как заупрямившегося мальчишку, и он, именно как заупрямившийся мальчишка, капризным тоном возражает:

– Нет, не так. Я его действительно не знаю.

– Ладно, Виктор Арсентьевич, отложим этот разговор, – предлагаю я. – Подумайте. Все-таки лучше всего, если вы будете со мной до конца откровенны.

– Как угодно. Только…

Я наклоняюсь и кладу свою руку на его, как бы призывая не продолжать.

– Подумайте, – повторяю я. – Мы еще увидимся. И тогда я вам скажу о втором пункте, где вы со мной не откровенны.

Я поднимаюсь. Разговор окончен. Совсем нелегкий разговор. Я вижу, как утомлен Виктор Арсентьевич. И сам я утомлен не меньше. Хотя время я провел с пользой, однако кое-какие детали состоявшегося разговора пока от меня ускользают.

Я возвращаюсь на работу только к середине дня. Рюмка коньяка и апельсин обед заменить, естественно, не могут. Когда же я узнаю, что и Кузьмич отправился перекусить, то уже решительно направляю свои стопы в сторону столовой. Кстати, столовая у нас очень неплохая, возможно, потому, что над ней взяли своеобразное шефство сотрудники ОБХСС. Поэтому я стараюсь, когда возможно, обедать здесь. К сожалению, это далеко не всегда удается.

Сегодня здесь народу совсем мало, все-таки суббота. В основном обедают сотрудники нашего управления. Картина, в общем, обычная. Я подсаживаюсь к знакомым ребятам из другого отдела, и за интересным разговором обед пролетает быстро. Я даже не успеваю узнать все подробности одного ловкого мошенничества и обсудить вчерашнюю газетную заметку об одном нашем сотруднике, очень нас развеселившую своей розовой наивностью.

Когда я наконец поднимаюсь к себе, Кузьмич уже на месте. Прежде всего я ему подробно докладываю о своем разговоре с Купрейчиком, очень подробно. Это уже вошло у нас в привычку. Кузьмич слушает молча, не перебивая, то крутя в руках очки, то выравнивая на столе свои карандаши.

– Так, – наконец говорит он, когда я заканчиваю свой доклад. – Совсем неплохо поговорили. Хотя и не все прояснилось. Не все.

– Но хоть видно, что еще надо прояснить.

– Именно что, – соглашается Кузьмич. – Вот к примеру. Семанский, выходит, чуть не год дружил с Купрейчиком и вдруг решил навести на него шайку. Значит, и сам с ней недавно связался, так, что ли? А чем он промышлял до этого? Ведь он года два как работать бросил. Неясно. Еще более неясен этот Лев Игнатьевич, уж как хочешь. Пожилой, солидный человек, вон какой философ, и занимается квартирными кражами, шайку организовывает?.. Не верю. Что-то тут не так. Да и сам он отрекомендовался тебе, как… ну, делец, что ли, коммерсант, представитель чей-то. Предложение деловое сделал. И вдруг квартирная кража за ним. Не бывает так, милый мой.

– Да, – соглашаюсь я. – Странно все это с Львом Игнатьевичем, не спорю.