Инспектор Лосев

– Какие же ребята говорят, что вы правильно сделали?

– Какие? Ну, всякие приятели, господи. У меня их, знаете, пруд пруди, я ведь человек простой. И выпить, признаться, люблю. И со мной выпить тоже любят. А кто сейчас выпить не любит, если уж так спросить? Одна радость, я вам скажу. Сядешь, знаете, так спокойно, с приятелями, конечно. Ну, разольешь, что-то скажешь хорошее такое, душевное, и, значит…

– Погодите, Олег, – невольно улыбаюсь я. – Вы мне лучше друзей своих назовите, ну, самых близких сначала, с кем чаще всего встречаетесь.

– Друзей? – весело откликается Олег. – Да ради бога! Вот только разуться придется, уж как хотите. Лады?

И он поднимает ногу.

– Это еще зачем?

– А на руках пальцев не хватит, – хихикает Олег, видимо довольный своей шуткой. – Ей-богу, не хватит. У меня их, я говорю, как одуванчиков в поле. Дикорастущие все. А вот как дунешь, так их и нет, – вдруг грустно заключает он. – Ей-богу, как не было. Сам иной раз удивляюсь. Но, знаете, природа пустоты не терпит. Новые находятся.

И он через силу улыбается.

Жалкий человек, пропащий какой-то. При взгляде на него даже в груди щемить начинает.

– Ну, назовите тех, кто еще не улетел, – предлагаю я.

– Извольте, извольте, – с готовностью подхватывает Олег. – Не знаю только, с кого начать. По дому, по работе или так просто, случайных? Я говорю, на любой вкус, на любой цвет, как в Греции.

– По дому, – говорю я.

Дело в том, что Шершень был техником-смотрителем того самого жэка, где живет Олег. Там же работал слесарем и Гаврилов.

– Извольте, извольте, – повторяет Олег с каким-то натужным возбуждением. – Это как раз самые близкие и будут. Я говорю, приятелей надо всегда под рукой держать. Чуть что – и пожалуйста, с нашим удовольствием, они уже тут. А до работы или там до стекляшки еще бежать надо. Это, знаете, как один в баню приходит…

Отчаянно жестикулируя, Олег рассказывает старый-престарый анекдот. Он все время находится в каком-то взвинченном состоянии, все время дергается и ни минуты не может сидеть спокойно.

– Ну, так, значит, – на миг задумывается Олег. – С кого бы это начать, чтобы никого не обидеть, вот вопрос вопросов, – и весело добавляет. – Это, знаете, как одного спросили…

– Со Степана начните, например, – обрываю я его.

– Со Степика? А чего с него начинать? – нисколько не обидевшись, охотно подхватывает Олег. – Он уже не под рукой. Все. Ушел. Они теперь когда позовут, то, конечно, хорошо посидим, богато, душевно. Но редко. А я говорю, лучше часто, но немного. А они много, но редко. Вот такая у меня с ними неблагоприятная ситуация возникла. Я говорю…

– С кем «с ними»?

– А Степик и Иван Гаврилов, не знаете? Слесарем у нас работал в доме. Вот душевный тоже человек, если бы вы знали. Поискать, ей-богу, поискать. Я говорю, в Греции и то такого не найдешь. А уж мастер… – Олег всплескивает руками. – Истинно тульский умелец. Запросто блоху подкует, а не то что там кран новый поставить или, допустим, бачок. Он, я говорю, артист, а не поденщик, в нем искра…

– Вы и с ним советовались, подавать в суд или нет?

– Ну, зачем? Просто рассказывал. Что, мол, Инке остается, а что мне отходит, по справедливости если. Так, значит, и беседовали. Я им картинку за картинкой описывал, – умиленно говорит Олег. – И слушали, представьте. В людях тяга к красоте живет.

– Неужели вы все отцовские картины помните?

– А как же? Все до одной. Вот, знаете, закрою глаза и стены с картинами вижу, где какая висит и в кабинете, и в столовой. И душа, я вам скажу, радуется. Как с родными людьми повидаешься, с любимыми, – Олег вздыхает. – Картины я ужасно люблю, признаюсь вам. С детства люблю. Сколько себя помню. Я говорю, если бы отец разрешил мне по этой линии идти, может, и вышло бы что. Но он – нет. Медицина, мол, и все. А медицина это мне – тьфу! Чтоб даже и не снилась. Но против отца пойти не посмел. Это все равно, как один…

И, снова оживившись, рассказывает пошлый анекдотик.

– Ну, а зачем вы с этими друзьями на отцовскую дачу ездили? – спрашиваю я.

– Да ведь это когда было! – беспечно восклицает Олег и в который раз уже поправляет съезжающие с носа очки. – Это, считайте, год назад было. И у нас зимой там вообще никто не живет. Ну, посидели часок, другой. Выпили на свежем воздухе, побеседовали душевно. Я, знаете, очень люблю беседовать, когда выпью, но только откровенно так, от души.

Да, этот жалкий алкаш мог быть дополнительным источником информации для шайки, сам того, конечно, не ведая. А уж они ее искали всюду вокруг. И к краже Олег никакого отношения не имеет, это ясно. Он, кажется, и не знает ничего о ней, иначе бы хоть спросил что-то. Он ведь в отцовский дом давно не показывается, с момента, как выгнал его Виктор Арсентьевич.

– Вы Инну давно последний раз видели?

– Да вот после суда ни разу. Откровенно говоря, стыдно. Я Галке этого суда никогда не прощу, умирать буду… – на глазах у него наворачиваются слезы. – Ведь на какой позор меня выставила. А главное, я говорю, самому себе в душу наплевал. Как можно, а?