– Даже не торговаться? – улыбаюсь я.
– Ты сначала попробуй встретиться с ним. Это главное. А вот потом… Потом лучше всего оставить вопрос открытым. Расположи к себе, условься о связи. И лови каждый намек, каждую, ну, что ли, оговорку. Постарайся все понять и разгадать. Ведь все еще не ясно, где им хвост прищемили. А больше в эту игру вводить пока никого нельзя. Ты один. Тебя они сами нашли. Ну, дай ему понять, что от тебя многое зависит. Набивай цену.
– Ясно, Федор Кузьмич.
– Тогда пойдем дальше. Теперь второй наш запрос, насчет Ермакова, – он проглядывает уже другой листок и указывает пальцем на какое-то место там. – Вот. Пишут, что обнаружено трое подходящих Ермаковых. Все по линии ОБХСС. С шайкой квартирных воров связь исключается. Так что Совко может только понаслышке о ком-нибудь из них знать. И вообще конкретных сигналов ни на одного из них нет. Теперь гляди, кто они такие. Один – директор плодоовощной базы, тут, я думаю, развернуться есть где. Второй Ермаков – палаточник, на рынке торгует, инвалид. Ну, а третий – директор магазина готового платья, передовое предприятие, пишут. Вот такая троица. Первый Ермаков, по их мнению, самый перспективный для разработки.
– Все они перспективные, – усмехаясь, говорю я. – Разве что инвалид далеко не ускачет. И то попадаются резвые.
– Ну, словом, все это требует специальной проверки. Улавливаешь?
– Улавливаю. Видно, придется ехать.
– Именно что. Конечно, в курортный сезон приятнее, я понимаю, – усмехается Кузьмич. – Но не каждый раз получается, уж извини.
Это он намекает на то, как я однажды отправился, так сказать, лечиться в Тепловодск, в один санаторий, правда, не в самый разгар сезона. Помню, даже курортную карту пришлось оформлять, анализы какие-то делать. И вообще удовольствие я получил от той поездки весьма относительное.
– На бархатный сезон не претендую, – говорю я.
В это время в дверь кабинета раздается деликатный стук, она приоткрывается, и на пороге возникает изящная фигура Вали Денисова. Он даже слегка как будто запыхался и вообще возбужден. Это на него не похоже.
– Ну, заходи скорей, – говорит нетерпеливо Кузьмич, снимая очки. – Рассказывай, чего там у тебя стряслось.
– Весьма прискорбное событие, – с угрюмой насмешливостью говорит Валя. – Погиб Леха. Героически, на посту, можно сказать, погиб.
– Что-что?! – удивленно восклицаю я. – Как так – погиб?
– Очень даже просто, – отвечает Валя, подсаживаясь к столу. – Знал, подлец, что надо быстрее удирать куда подальше. Потому ведь в Орше и с поезда соскочил. Затем попуткой, видимо, машиной до Могилева добрался, это всего-то километров восемьдесят. И только там, оказывается, на поезд сел. Мурманск – Киев. В направлении на Киев. Видно, все же к дому тянулся. Ну, угодил в первый вагон, общий. И тут подлая его натура не выдержала. Ночью, в Чернигове уже, стянул чей-то чемодан и с поезда бежать. Кто-то заметил, и за ним, конечно, кинулись. Так вот, на площади уже, перед вокзалом, он под единственную в тот час грузовую машину угодил, которая там проезжала. Представляете? Тут же и скончался. Прямо в морг его уже отправили. Вот так карьера и кончилась раба божьего Леонида Красикова.
– Документы при нем какие-нибудь оказались? – спрашивает Кузьмич.
– Нет. Но приметы в точности совпали. Я с замнач по розыску линейного отдела в Чернигове сейчас говорил. Он сам в морг ездил.
– Да-а… – невольно вздыхаю я. – Кончился Леха. Даже не успел пожить по-человечески. Жалко все-таки.
– Как жил, так и подох, – брезгливо говорит Валя. – Видно, на роду ему было так написано. По Ламброзо. И вообще лучше уж он, чем от его руки кто другой.
– Другой уже, считай, от его руки погиб.
– Вот именно. Хоть и плакал, а через некий порог он уже переступил, – все тем же враждебным тоном продолжает Валя. – Второй раз убить ему уже нипочем было. Еще опаснее, я считаю, он стал после этого убийства.
– И ты подумай, – добавляю я. – В такой момент он все же на воровство пошел. Это же совсем сдуреть надо. Денег у него больше при себе не было, что ли?
– Что у него вообще при себе было, ты узнал? – спрашивает Кузьмич.
– Пустяки, – машет рукой Валя. – Ключи какие-то, нож перочинный, расческа, платок, ну, и кошелек, а там всего три рубля с мелочью.
– Да не может быть! – решительно заявляю я. – Были у него деньги. Он мне сам три сотни показывал. В морге небось забрали.
Валя небрежно пожимает плечами.
– Кто его знает, – и добавляет с усмешкой. – Еще два пирожка при нем оказались с картофелем. В могилевском буфете куплены были.
– Никаких записок, писем? – спрашивает Кузьмич.
– Никаких.
– Пусть официальный протокол и заключение о смерти вышлют. И все вещи, до единой. Передай туда, в Чернигов, – приказывает Вале Кузьмич. – Мы тут сами все исследуем. Фото, кстати, тоже… – и вдруг вздыхает. – Досадно вообще-то. Глупо погиб, безобразно.