Вспомнился рассказ одного отцовского приятеля, который по долгу службы бывает за границей. Там он непосредственно встречается с владельцами крупных предприятий: что ни на есть с классическими капиталистами. И вот что он наблюдал. У одного такого денежного туза попросили закурить. Он, конечно, спокойно предлагает сигарету. Попросивший закурить тут же отдает мелкую монету — стоимость сигареты. И этот человек, который может запросто купить что угодно — огромный самолет, целый остров, даже маленькую страну, — как ни в чем не бывало кладет в карман монетку.
— Отец подвернет гайку — целковый, — продолжал Славка. — Ерунду какую переставит — пятерка. А потом хвастает: олухи, мол, крану цена рубь с полтиной, а хозяева трешку переплатят и еще рады, благодарят… Не могу я так. Вон и Сергей такой.
— Какой? — насторожился я.
— Не нравится ему ходить по людям, рубли сшибать. Он ведь до того, как пастухом стал, в фотоателье работал. Ходил по хуторам. Брал заказы на увеличение фотокарточек. Сам фотографировал. Вернее, только щелкал. Пленку ему заряжали в ателье. Халтурщики. Лишь бы нахапать побольше… Он рассказывал, а я вспоминал, как отец водил меня по квартирам. У отца дело, правда, побойчей. Подоходней. Но ведь тоже противно…
— Конечно, веселого мало, — согласился я. — Значит, Слава, одна у тебя дорога — учиться.
— Верно, — вздохнул парнишка. — А меня возьмут?
— Это от тебя зависит. Вот ты Сергея уважаешь…
— Уважаю, — убежденно сказал подпасок.
— Это хорошо, конечно. Но если бы у него еще какая-нибудь специальность была…
— Кому-то и стадо ведь надо пасти…
— Скоро, наверное, все пастухи будут со средним образованием. Или придумают какую-нибудь механику взамен тебя с Сергеем и Выстрела. Уже сейчас электропастухи есть…
— Это только в книжках пишут. А Сергей интересуется кое-чем. Все время «Неделю» таскал. Там про всякое пишут, интересно.
«Неделя»! Чава, значит, брал у Ларисы газету. И кое-какие номера не возвращал. По-свойски. Может быть, и тот номер?
— Слава, ты, кажется, всех ребят знаешь?
— Ну… — промычал он, почуяв, что заговорил я об этом неспроста.
— Поучил бы мальчишек уму-разуму. Жалуются хуторские…
— А что? — попытался он состроить невинное выражение на своем бесхитростном лице.
— Не знаешь? — усмехнулся я.
— Нет…
— Человека обидели. Крепко. (Славка стал смотреть на своих коров.) Ведь не подумали, что у него, может быть, горе. (Мальчуган испуганно посмотрел на меня.) У Ледешко обобрали яблоню.
— К нам тоже на баштан лазают за кавунами. Баба Вера на них метку ставит, букву «К». Думает, поможет. Все равно таскают.
— Приятно ей?
— Подумаешь, — махнул он рукой, — три-четыре кавуна! Не обеднеет…
— Считаешь, пустяки? (Славка промолчал.) А если Ледешко эти яблоки для больного берегла? Сейчас яблок мало, сам знаешь. Только скороспелки.
— Кто же это у нее заболел? — спросил паренек.
— Жена сына, сноха. — Я посмотрел ему в глаза. — Это правда. На Севере она. Витамины нужны…
Славка потупился. Такой оборот дела заставил его задуматься.
Больше про яблоки я ему ничего не говорил.
…Через два дня у меня была Ледешко.
— Выхожу раненько утром скотину кормить. Гляжу, у самого крыльца что-то темнеется… Не поверите, товарищ начальник, яблоки мне возвратили. Может, даже больше, чем взяли. Усовестились, значит, пацаны… Я с почты. Послала сыну посылку. — Ледешко сияла. Не знаю, отчего. Оттого ли, что правда восторжествовала, или ей было приятно раскаяние Славки и его попытка замолить свою вину, что тронуло сердце сварливой женщины. — И что еще, товарищ лейтенант, кавун большой приперли…
— А на нем буква «К»? — не удержался я, улыбнувшись.
— Действительно, буковка была, — удивилась старуха. — А вы откуда знаете?
— Милиция все знает, — сказал я загадочно. Окончание этой истории я узнал позже. Оказывается, ущерб Ледешихи был возмещен за счет яблок из личного сада кузнеца Петриченко. Пацаны под руководством, конечно, Славки на сей раз устроили набег в соседний хутор, в Куличовку, подальше от своих сельчан. В общем, сделали хорошее…
Правду говорят: дорога в ад вымощена благими намерениями.
Теперь пострадавших было двое: Ледешко и колхозный кузнец.
XX