Инспектор милиции

Как далеко сейчас Калинин! Как много воды утекло с той ночи, когда мы, уже не школьники, но еще и не студенты, бродили по набережной после выпускного ба­ла. Небо тогда не потухало всю ночь. Одна заря перешла в другую: сначала бирюзовая и холодная, потом розовая и золотая. Лица у нас были как эта заря. Наши девчонки казались феями в своих белых нарядах. В толпе спеша­щих на работу людей мы шли уставшие и притихшие оттого, что свершилось нечто, приобщившее нас к другому миру, миру, в котором есть раннее рабочее утро, которое мы до сих пор просыпали в своих теплых постелях…

Удивительно, прошло всего четыре года, а мне кажет­ся, что целая вечность! Я уже был солдатом, учился в Москве, а теперь офицер в этой теплой, тихой станице…

Но тихой ли? Сегодняшний вечер в клубе мог кон­читься кое для кого совсем не весело…

Такова она — моя служба. Я ее выбрал сам.

И все-таки здорово вот так возвращаться теплой ночью домой, после трудового дня. Я был на посту и в то же время как будто не был.

Интересно, как реагировала Лариса, когда я скручи­вал распоясавшихся ребят?

Говорят, девушкам нравятся победители…

7

В воскресенье, троицын день, с утра начали долдо­нить церковные колокола. Я никогда не знал, что из них можно выколотить такую сложную симфонию. Кто был пономарь, не знаю. Но мне показалось, что извлечь эту бурю звуков мог только сам отец Леонтий, с его сильны­ми руками.

Я сел на мотоцикл и стал не спеша патрулировать до­рогу возле церкви.

Многие дворы и дома в станице изукрасились зе­ленью и цветами. Травой и ветками были застелены зем­ля, базы, веранды.

В воздухе стоял густой запах свежескошенной травы, ее сладкий, увядающий тлен.

От церкви я ехал на другой конец станицы, где недав­но машина сбила старика. Там был поворот, и водители не всегда сбавляли скорость.

Так и выходили поездки: с одного горба кургана на другой, как на качелях,— вверх-вниз, вверх-вниз, до тех пор, пока не выхватил из негромкого гула толпы, направ­ляющейся к храму, язвительный старушечий голос:

— И чего мотается, сердешный, взад-вперед? Как на­воз в проруби…

Я разозлился — для их же блага стараюсь!

Вчера, на оперативном совещании, я получил инст­рукцию проследить за порядком на дороге и возле церк­ви во избежание всяких там несчастных случаев.

Я поставил свой «Урал» возле церкви и сел боком на сиденье. Отсюда шоссе далеко проглядывалось в обе сто­роны.

Машин почти не было. Только изредка проедет рейсо­вый автобус. Шоферы въезжали в станицу медленно, по­минутно шипя тормозами и сигналя…

Тягуче тянулось время.

Струился ручеек благочинных старушек в белых пла­точках.

— Здравствуйте, товарищ начальник!

Возле меня стояла Зара в яркой цветастой юбке, пышными оборками спускающейся почти до самой зем­ли. Улыбаясь, протянула мне руку. И, кивнув на несколь­ко смуглых детских рожиц, окружавших ее, сказала:

— Вот привезла. У нас что на хуторе? Ни людей не увидишь, ни праздника. Гостинцев куплю, в кино схо­дим…

Я тоже улыбался, не зная, о чем говорить и как себя вести.

— Конечно,— ответил я.

— Да, да!—подхватила Зара.— Я девчонкой люби­ла праздники. Ох любила! Да и сейчас нравится.

И красива же была жена Арефы Денисова! Она пора­жала какой-то силой, яркостью, раскованностью. Черные волосы выбивались из-под цветастого платка и густо устилали плечи.

— И все ваши? — кивнул я на ребятишек.

— Все наши! — блеснула Зара ослепительно-белыми зубами.— Выбирай невесту, начальник!

— Мне еще рано, молодой,— отшутился я.

— Хорошо, подожди, Надя вырастет,— не унималась Зара. Её глаза сверкнули озорно и насмешливо.

Она слегка подтолкнула вперед девочку лет трина­дцати.

Надя смотрела на меня с детским любопытством. Тог­да, в Крученом, я ее что-то не приметил. Она была дей­ствительно на редкость красива.

Но откуда у нее эти серые с зеленоватыми искорками глаза, вздернутый смуглый носик?

— Зара, что это у вашей дочки светлые глаза? — спросил я, чтобы повернуть разговор в другую сторону.

Видя мое недоумение, Зара рассмеялась:

— Это внучка Арефы. От первой семьи. А отец у На­ди русский.

Надя серьезно сказала:

— Как вы.

Зара погладила девочку по голове и отошла от меня со своим семейством…

Когда церковь опустела и людская толпа растеклась по дорогам и дворам, я поехал домой.

Еще от ворот я увидел в окне на половине Ксении Филипповны накрытый стол и чьи-то знакомые мужские руки, держащие папиросу.

— Дмитрий Александрович, зайдите ко мне…— вы­глянула Ксения Филипповна.

Они сидели с Арефой Денисовым. На столе стояли нехитрые деревенские закуски, ды­мился пирог с капустой, сочились слезой крупно нарезанные свежие помидоры и огурцы, в миске лежали с боль­шим умением сохраненные с прошлого года в погребе со­леные арбузы.

Арефа поздоровался со мной, как со старым знако­мым. Он взял своей смуглой рукой едва початую бутыл­ку водки, налил в рюмку и поставил возле меня.

— Вроде бы с праздником…

— А мы, когда сами захотим, можем устроить празд­ник! — засмеялась Ксения Филипповна, как бы оправ­дываясь и показывая, что сегодняшнее их сидение ника­кого отношения к троице не имеет.