Инспектор милиции

У меня самого сжалось сердце. Ведь и моя жизнь в Бахмачеевской теперь крепко-накрепко связана с тру­дом колхозников. Здесь я по-настоящему узнал, как го­ворится, что «булки не на дереве растут». Хорошо с хле­бом — хорошо колхозникам. Урожаю грозит беда — все на ногах. День и ночь, будни и праздник, забота одна — хлеб…

— Сюда? — обернулся водитель, когда мы подъеха­ли к перекрестку.

— Да, сворачивайте.

Далеко раскинулось поле пшеницы, тучной, золотой, тяжело колышущей созревшими колосьями. Ее тугие вол­ны бежали до края земли, туда, где маленькими точка­ми виднелись комбайны. Заходящее солнце косыми луча­ми играло в багряном золоте хлебов…

У самого горизонта разворачивались и тянулись зыб­кие ленты — шлейфы плыли за автомашинами, движу­щимися по проселочной дороге.

Среди желтого моря резко выделялась черная плеши­на, над которой низко повис темный редкий туман дыма. Возле обгорелого места суетились люди, стояли красные пожарные машины, словно жуки на шелковой материи…

— Кажется, уже справились,— сказал майор.

— Кому-то не повезло,— указал на дорогу шофер. Только тогда я увидел, что навстречу нам быстро дви­гался белый фургон — карета «скорой помощи».

Наш «газик», задев краешек мягкой шелестящей стенки, дал ей дорогу. Мы проследили глазами «скорую помощь». В ее окошечках промелькнули головы в белых шапочках.

Пожар вырвал из колхозного поля огромный кусок. Здесь, на самом пепелище, было видно, что он мог натво­рить, развернувшись во всю мощь, подгоняемый сухим, горячим ветром.

Я никогда не видел столько усталых, измученных, пе­репачканных землей и сажей людей. Они все еще ходили по дымящейся, пышущей жаром земле, колотили чем по­пало по обгорелой стерне, исходящей едким белым дымом.

Последние ослабевшие струи воды из брандспойтов змеями обвивали редкие очажки пламени, шипели, уби­вая остатки огня.

Я ходил между людьми, всматриваясь в их лица, пот­ные от жары и трудной борьбы, перемазанные золой. Тут было много не наших, из соседнего колхоза. На краю поля стояло десятка два грузовиков…

Наконец мне удалось разыскать нашего, бахмачеевского. Это был Коля Катаев. В обгоревшей рубашке, с опаленными бровями и волосами, он остервенело бил по земле ватной фуфайкой…

— Коля, как же это?..— спросил я.

— Несчастье, Дима,— ответил Коля, бросив на зем­лю истерзанный ватник.

— Вижу, вижу, Коля …

— Несчастье,— повторил он.— Ксения Филипповна… У меня перед глазами возник белый фургон с крас­ным крестом, белые шапочки медиков…

Я схватил комсорга за расползавшуюся в моих руках тенниску:

— Что, что ты говоришь!..

Катаев поднял фуфайку и с еще большей злостью принялся колотить по белой шапке дыма…

Я сорвал с себя Борькин пиджак и стал бить, бить им по земле, на которой еще ползали горячие злые светляки.

Это потом уже, из рассказов Коли, инструктора рай­кома и Нассонова выстроилась цельная картина несчастья, постигшего нас. Потому что не было ни одного человека, которого не пронзило бы до самого сердца про­исшедшее с председателем сельсовета.

В середине дня она ехала на машине вместе с това­рищами из области и района на полевой стан четвертой бригады. Она первая заметила струйку черного дыма и тут же разгадала, что это сигнал беды. И когда райкомовская легковушка подскочила к огню, Ксения Филип­повна первая выскочила на поле и стала сбивать своей кофтой быстро разгорающееся на ветру пламя.

И еще она успела приказать шоферу ехать в Бахмачеевскую, поднимать людей. Она заставила уехать и ин­структора облисполкома, пожилую женщину, чтобы та побыстрее сообщила соседям…

Сначала они боролись с пламенем вместе с инструк­тором райкома. Скоро подоспела подмога: пламя замети­ли комбайнеры на соседнем поле. И даже потом, когда приехали пожарные машины, Ксения Филипповна не прекращала битвы с пожаром. С несколькими смельча­ками она отвоевала у начавшей слабеть стены огня кусок в несколько метров. Их поддерживали с флангов пожар­ники с брандспойтами в руках. И вдруг в одном из рука­вов не стало воды. Огонь с новой силой захлестнул зем­лю, и люди потеряли Ксению Филипповну в клубах ды­ма…

Она была жива, когда приехала «скорая помощь». Она живая уехала в белом фургоне. И Нассонов, гово­рят, умолял, просил, требовал от хирурга, чтобы тот спас ей жизнь. Что он мог сказать, хирург? Он сказал, что сделает все возможное. Прямо отсюда, по рации, он связался с районом, чтобы из области вызвали санитарный самолет с лучшими врачами…

Люди покидали пожарище при свете автомобильных фар. Ни одной искорки, ни одного тлеющего уголька не осталось на опаленной, раненой ниве.

Напоследок мне пришлось успокаивать расплакавше­гося Славку Крайнова. Он тоже приехал на пожар, пото­му что огонь тушили все, со всех хуторов и деревень, ко­торые были в округе километров на двадцать… Нервы парнишки не выдержали, и он, уткнувшись лицом в зем­лю, плакал навзрыд, вспоминая все время тетю Ксюшу… Я попросил майора Мягкенького, уезжающего самым последним, подвезти мальчика домой.