Инспектор милиции

— Ясно,— кивнул я.— Насчет увечья быка вы можете подтвердить?

— Конечно,— ответил Сергей.—Хоть на бумаге.

— Ну этого пока не требуется,— сказал я.

— А вообще Выстрел все стадо держит вот так.— Сергей показал сжатый кулак.— Можно спать, гулять, от­дыхать — все будет в порядке. Волка, а то и двух одолеет.

— Водятся?

— Были. Но давно что-то не появлялись. Теперь охотников больше, чем зверья.— Чава поднялся.— Я вам еще нужен?

— Нет. Спасибо.— Я тоже встал.

— Э,— остановил меня хозяин,— чайку попьем. Не­бось не завтракали?

Батюшки, еще нет и восьми. А мне казалось, что уже середина дня.

Я покорно сел. Как-никак Денисов был человеком в известном смысле своим. Сельсоветский. Помня на­ставления преподавателей, что надо сколачивать актив, без которого участковый да еще в деревне ни туда ни сюда, я подумал: хорошо бы привлечь себе в помощь старшего Денисова, он подошел бы.

Сергей лихо взлетел в седло и взял с места в карьер. Сегодня он казался не таким ярким и необычным, как вче­ра. Что в нем нашла Лариса? Необразованный парень. Пастух. И даже не в этом дело. Как он говорил: «Долбал, долбал…» Да может быть, и сама Лариса тоже не такая, какой мне кажется… Надо приглядеться получше.

…Стол быстро оброс простенькими блюдечками, таре­лочками, гранеными стаканами. Зара внесла пузатый са­мовар, начищенный до блеска, с резными, витиевато сде­ланными ручками и краником. За такими вещами охотят­ся в городе любители старины.

Сладковато пахло дымом, горячим хлебом и свеже­сбитым сливочным маслом.

Хозяйка разрезала неправдоподобной вышины кара­вай с взрывающейся под ножом корочкой.

Хозяину и мне чай налили в тонкие стаканы, болтаю­щиеся в старинных подстаканниках, массивных, из сереб­ра. Но Денисов наливал в блюдечко и пил из него.

Я обратил внимание, что чайные ложки, потертые и деформированные, тоже были из серебра, старинные.

Мне пододвигали то тарелочку с кусками белого со слезкой сливочного масла, то вазочку с вареньем.

— Я смотрю, у вас любят фотографироваться,— обра­тился я к хозяину, прихлебывая чай.

— Это Сережка,— ответил Денисов. — Сам фотографирует?

— Нет,— усмехнулся цыган.— Раньше, сразу после армии, он работал в райпромкомбинате, в фотоателье. Ходил по хуторам, заказы принимал. Вот и нам настря­пал. По-свойски.

Я считал своим долгом продолжить беседу. Гость, ко­торого угощают, должен отрабатывать харч. От этой мысли мне стало весело. Что ж, будем отрабатывать.

— Все хочу спросить: обезьяна у вас откуда? Хозяин снова усмехнулся:

— Зара ее нашла, пусть и расскажет. Его жена только этого и ждала:

— Весной, когда война заканчивалась, мы где были, Арефа?

— Не знаю, где была ты, а я был в Польше. В вой­сках Второго Белорусского фронта.

— А, забыла! — Она засмеялась.— Где-то там.— Цыганка неопределенно махнула рукой.— Стали мы та­бором возле одной деревни. Пошли, это самое, в общем, посмотреть… Кушать же надо было.— Она бросила на меня извинительный взгляд.— Мама у меня хорошо га­дала…— Зара спохватилась: все-таки представитель за­кона:

— Рассказывай, рассказывай.— Денисов спокойно сложил руки на коленях. Слушай, мол, младший лейте­нант, у нас все открыто.

Мне все больше нравился этот человек с непривыч­ным именем Арефа.

— Пришли в деревню, старушка навстречу бежит. «Вы, говорит, цыгане, вам все нипочем и черт не стра­шен». А мы ведь тоже крещеные, в церковь ходим…

— Ты про всех не говори,— сказал ей муж.

— Я про своих родителей говорю. Значит, сует нам старушка яйца, кус мяса, деньги. «Выгоните, говорит, из избы черта». Ой-ей, смех, да и только! Такого страху понарассказала. Хорошо, с нами братишка был. Вот он.— Зара показала на один из портретов, на котором был изображен человек с большими усами.— Заглянули мы в хату, а из печи выглядывает что-то черное, лохматое, глаза сверкают… Моя мать и я подхватили свои юбки и тикать… Старуха кричит: «Отдайте яйца…» А братишка не испугался, зашел в хату. И вытащил Ганса… Старый он уж теперь, все к теплу.тянется. Зимой с печи не слезает, летом — с утра на солнце… Любит в степь ходить. А рань­ше задиристый был, ни одной собаки не пропустит…

— А почему — Ганс? — Я посмотрел через окно на обезьянку, дремавшую во дворе на своей подстилке.

— Потом мы узнали, что его держал немецкий офи­цер. Фрица пристукнули, а обезьянка осталась… Так и пошло — Ганс да Ганс. Мы с ним везде ходили. Инте­ресно людям, Он вино пил.

— Неужели?

— Да. Конечно, немного, вот столечко. Хлоп — и нет рюмочки. И такой веселый делается. Сразу нам всего на­дают — и денег, и яиц, и колбасы. Кушать же надо было…

Я невинно спросил:

— А вы гадали?

— Как все…— смутилась цыганка.— Кушать же надо было…

— А вы сами верили в то, что говорили? Зара засмеялась:

— Да как сказать…

— А мне скажите что-нибудь.

— Нет, неудобно…— Она снова посмотрела на мужа.

— Это ты брось! — сказал он строго.

— Отчего же, мне очень интересно,— обернулся я к нему.— Одни говорят — гадалки обманывают, другие — все правда.

— Ерунда это,— махнул рукой Денисов. Меня распирало любопытство:

— Я прошу, пожалуйста.

Зара снова засмеялась и, чтобы как-то обойти мою настойчивую просьбу, сказала: