Инспектор Золотой тайги

Кожов пошатнулся. В тот же миг внизу, под бугром, за полуразрушенными амбарами и сараюшками, громыхнула винтовка. Брызнули осколки стекла. Ганскау отпрянул от окна и схватился за щеку. Жухлицкий провел ладонью по глазам, ощупал лицо, потом глянул на капитана.

– Вы ранены?

– Царапина, вздор! — скрипнул зубами тот и, подняв пистолет, шагнул к окну.

Кожов, прихрамывая, убегал вниз по переулку. Ганскау сгоряча выпустил по нему пару пуль, но безуспешно. С той стороны не отвечали.

– Сейчас возьму казаков и дух вышибу из красной сволочи!

Ганскау ринулся к двери, но Аркадий Борисович придержал его.

– Не торопитесь, капитан. Эта затея отнимет у нас много времени. А кроме того, она чревата разными нежелательными случайностями.

– Что такое? Что вы имеете в виду? — закипятился Ганскау.

– Не забывайте и о золоте, которое целиком находится на нашем с вами попечении,— словно не слыша его, холодно продолжал Жухлицкий.— Из–за минутной горячности и нескольких оборванцев вы готовы рискнуть тремя пудами валютного металла? Капитан, вы меня удивляете!

Упоминание о золоте несколько охладило пыл железного функционера «Временного правительства автономной Сибири».

– Кажется, вы правы,— пробурчал он.— Кстати, я пришел спросить, что вы думаете делать с инженером?

– Это не моя забота. Кудрин собирается доставить его в Баргузин для последующего предания суду. Не возражаю — дело полезное. Показательный процесс должен образумить тех представителей интеллигенции, которые сотрудничают с большевиками.

– Стоит ли овчинка выделки? — Ганскау зло усмехнулся.— Может, здесь его и приговорить? Так сказать, решением военно–полевого суда, а?

– Не путайте меня в подобные дела, капитан,— сухо сказал Жухлицкий и, не дожидаясь ответа, покинул комнату.

– Напрасно волнуетесь — ваше содействие было бы минимальным,— сказал ему вслед Ганскау и усмехнулся вторично, понимающе и чуточку презрительно: миллионщик не против ликвидации инженера, но даже перед самим собой желает представить дело так, будто он тут совершенно ни при чем. Трусоватая игра штафирок в двусмысленности и экивоки! Ничего, можно обойтись и без него.

Вернувшись в кабинет, Аркадий Борисович первым делом выглянул во двор. Лошади были уже оседланы, и казаки заканчивали вьючить.

– Прекрасно,— пробормотал Жухлицкий, оглядывая кабинет.

Взгляд его наткнулся на висевший в распахнутом шкафу халат. Аркадий Борисович сразу вспомнил про ключ от подвала, на который, очевидно, и намекал Ганскау, говоря о минимальном содействии. Подумав, Жухлицкий решил, что лучше всего отдать его Кудрину и тем самым благоразумно отстраниться от участия в решении судьбы Зверева. Стараясь не приближаться к окну, выходящему на улицу, он подошел к шкафу, однако среди лежавшей в кармане связки ключей нужного — от громадного висячего замка, запирающего погреб,— не оказалось. Аркадий Борисович неприятно удивился. Когда он выбежал давеча из кабинета, здесь оставалась Сашенька. Стало быть, взять могла она, но зачем ей это понадобилось?..

Ключ действительно взяла Сашенька. Как раз перед этим Пафнутьевна зазвала ее на кухню покормить перед дорогой и вдруг расплакалась, говоря, что никому теперь они с дедом Савкой не нужны; что Жухлицкий завез их, двух стариков, в тайгу и вот бросает здесь на нищету и голодную смерть; что Сашеньку, которая им, старикам, вроде родной дочери, они больше не увидят, и пусть, мол, Сашенька не подумает, что последние кошки, и те на дыбешки, но только им, то есть ей и деду Савке, страсть как не нравятся нынешние дела Аркадия Борисыча: недавно Купецкого Сына собаками травил, потом с этим безголовым покойником неладное что–то вышло, а теперь сорвался вдруг ехать неведомо куда и бедную Сашеньку за собой тянет…

Сашенька как могла утешала старушку, начала всхлипывать вместе с ней, но тут распахнулась вдруг л верь, и в кухню вошла бог знает откуда взявшаяся Мухловникова.

– Дарья Перфильевна! — ахнула Сашенька.

– Здравствуй, милая, здравствуй,— отвечала Мухловникова и с хмурой усмешкой кивнула за окно.— Вижу, некстати я. Никак собрались куда? Коней вон вьючат…

– Не говори, матушка,— вздохнула Пафнутьевна.— Сам–то адали сбесился. Мы уж тут с Сашенькой плакали–плакали, да только слезами делу поможешь ли?.. Ох, что ж я стою–то! Ведь с дороги, поди, чайку бы, откушать чем бог послал…

Не обращая внимания на причитающую старушку, Дарья Перфильевна шагнула к Сашеньке и больно стиснула ее руку.

– Голубушка, я ведь зачем приехала–то…— она осеклась, словно ей не хватило дыхания.— Инженер… где инженер?

– Инженер? — Сашенька удивленно вскинула ресницы.