Инстинкт и бессознательное

[188] Кажется, что процесс соглашения с бессознательным очень прост при наличии внутреннего диалога, но все, конечно, намного труднее в тех случаях, когда доступны лишь визуальные образы, язык которых достаточно красноречив для тех, кто его понимает, однако воспринимается как нечто вроде языка глухонемых теми, кто его не понимает. Столкнувшись с такими образами, эго должно перехватить инициативу и задаться вопросом: «Как на меня действует этот знак?»[148] Этот фаустовский вопрос может привести к ответу, который прольет толику света. Чем прямее и естественнее ответ, тем более он ценен, потому что прямота и естественность означают более или менее полноценную реакцию. Совсем не обязательно доводить столкновение с бессознательным до сознания во всех подробностях. Зачастую полноценная реакция не предусматривает тех теоретических предположений, взглядов и концепций, которые делают возможным ясное понимание. В таких случаях надлежит довольствоваться бессловесными, но внушающими доверие чувствами, которые заменяют теории и понятия и являются более ценными, чем умные разговоры.

[189] Обмен аргументами и аффектами отражает трансцендентную функцию противоположностей. Конфронтация двух позиций порождает заряженное энергией напряжение и создает нечто третье – не мертворожденную логику в соответствии с принципом tertium поп datur[149], а перемещение из «живой взвеси» между противоположностями, рождение живого начала, ведущего к новому уровню бытия, в новую ситуацию. Трансцендентная функция проявляет себя как качество соединившихся противоположностей. До тех пор пока держатся раздельно – естественно, с целью избежать конфликта, – они не функционируют и остаются инертными.

[190] В какой бы форме противоположности не проявлялись в индивидууме, всегда в основе будет потерянное и застрявшее в односторонности сознание, пред которым возникает образ инстинктивной целостности и свободы. Так возникает картина антропоида и архаического человека с их, с одной стороны, предположительно беспредельным миром инстинктов, а с другой – с часто неправильно понимаемым миром духовных идей; этот человек, компенсируя и исправляя нашу односторонность, выступает из темноты и показывает нам, каким образом и где мы сбились с основного пути, искалечив себя психически.

[191] Здесь я должен удовлетвориться описанием внешних форм и возможностей трансцендентной функции. Другой, еще более важной задачей будет описание содержания этой функции. По этой теме уже накоплено изрядное количество материала, но преодолены далеко не все трудности с его представлением. Нужно провести ряд подготовительных исследований, прежде чем будет заложен концептуальный фундамент, который позволит четко и внятно объяснить содержание трансцендентной функции. К сожалению, мне пришлось на собственном опыте убедиться в том, что научная общественность не везде готова выслушивать чисто психологические доводы; она либо воспринимает эти доводы слишком лично, либо одержима философскими или интеллектуальными предубеждениями. Вследствие этого любое осмысленное признание значимости психологических факторов становится практически невозможным. Если люди воспринимают происходящее чересчур лично, их суждения всегда будут субъективными, и они объявят немыслимым все, что не умещается в рамки их собственного разумения или той картины мира, которая для них предпочтительна. Они совершенно не способны понять, что ценное для них может не быть ценным для другого человека с иной психологией. Мы по-прежнему очень далеки от обладания схемой, пригодной для объяснения всех случаев жизни.

[192] Одним из величайших препятствий на пути к психологическому пониманию является инквизиторское по сути стремление узнать, считать тот или иной добавляемый психологический фактор «истинным» или «правильным». Если описание этого фактора не содержит ошибок или лжи, значит, он истинен сам по себе и доказывает собственную истинность самим своим существованием. С тем же успехом можно спрашивать, признавать ли утконоса «истинным» или «правильным» созданием Творца. Столь же наивным видится предубежденное отношение к той роли, которую мифологические допущения играют в жизни психического. Раз они не являются «правдой», то, как нам доказывают, им нет места в научном объяснении. Но мифологемы существуют, даже если их утверждения не совпадают с нашей, ничем не подтверждаемой идеей «истины».