Инстинкт и бессознательное

[199] Ассоциативный тест вызывает общий интерес в том отношении, что он, в отличие от прочих сравнительно простых психологических экспериментов, воспроизводит психическую ситуацию диалога и одновременно позволяет осуществлять достаточно точную количественную и качественную оценку. Вместо вопросов в облике конкретных речевых конструкций субъект вынужден работать с условными, двусмысленными и, следовательно, приводящими в замешательство словами-стимулами, причем требуется не развернутый ответ, а реакция одним словом. Посредством тщательного наблюдения за нарушениями реакций вскрываются и отмечаются факты, которые часто невольно пропускаются в обычной беседе, и это дает возможность прояснить то, что указывает на невысказываемую основу, на те состояния готовности, или группировки, о которых упоминалось выше. Происходящее во время ассоциативного теста соответствует событиям в ходе общения двух людей. В обоих случаях налицо экспериментальная ситуация, которая группирует комплексы, ассимилирующие предмет разговора или ситуацию в целом, включая участников разговора. Беседа теряет свой объективный характер и реальную цель, поскольку группирующие комплексы вмешиваются в интенции говорящих и могут даже вкладывать в их уста ответы, которые они впоследствии не вспомнят. Этот феномен используется на практике при перекрестных допросах свидетелей. Его место в психологии занимает так называемый эксперимент повтора, который обнаруживает и локализует провалы в памяти. Скажем, после сотни реакций субъекта спрашивают, какие именно ответы он давал на отдельные тестовые слова. Провалы или фальсификации памяти проявляются с умеренной регулярностью во всех областях ассоциаций, нарушенных комплексами.

[200] До сих пор я намеренно избегал обсуждения природы комплексов, исходя из молчаливого допущения того, что эта природа, в общем-то, известна. Слово «комплекс» в психологическом значении проникло в обыденную речь как в немецком, так и в английском языках. Сейчас все знают, что у людей «есть комплексы». Не столь хорошо известно, хотя намного более важно с точки зрения теории, что комплексы могут обладать нами. Существование комплексов подвергает серьезному сомнению наивное предположение о единстве сознания, которое отождествляется с «психическим», и верховенстве воли. Всякая группировка комплексов означает наличие расстройства сознания. Единство сознания нарушается, а воление либо затрудняется, либо становится и вовсе невозможным. Даже память нередко и заметно страдает, как мы видели, от воздействия комплексов. Следовательно, комплекс должен считаться психическим фактором, который энергетически обладает ценностью, порой превосходящей ценность наших осознаваемых намерений, иначе подобные нарушения сознательного порядка попросту бы не случались. По сути, активный комплекс на короткий срок вводит нас в состояние принуждения, навязчивого мышления и действия, то есть в состояния, для которых при соответствующих обстоятельствах единственным подходящим определением может стать юридическое понятие пониженной ответственности.

[201] Но что же все-таки такое «чувственно заряженный» комплекс с научной точки зрения? Это образ определенной психической ситуации, который сильно окрашен эмоционально и к тому же несовместим с привычными установками сознания. Этот образ имеет сильную внутреннюю связанность, собственную целостность и вдобавок относительно высокую автономность, следовательно, подчиняется сознательному разуму лишь в ограниченной степени и проявляет себя как одушевленное постороннее тело в области сознания. Комплекс обычно подавляется усилием воли, но его существование не прекращается, поэтому при первой же возможности он заявляет о себе с прежней силой. Ряд экспериментальных исследований как будто показывает, что кривая его активности или интенсивности имеет волнообразный характер, с «длиной волны», измеряемой несколькими часами, днями или неделями. Этот крайне запутанный вопрос пока остается непроясненным.