Инстинкт № пять

Мой сосед тоже залпом опрокинул глоток алкоголя и занюхал стопку пятном йода на рукаве плаща, после чего продолжил рассказ:

— Слушай и вспоминай, Гермес! Фраза, какую не дали вымолвить до конца оракулу, звучала так: «Наступило время гибели олимпийских богов, и смерть Зевсу грядет из Сарина, и имя зевсовой смерти — Герса». Уже в детстве с ней произошло несколько удивительных случаев, после которых люди по глупости стали говорить, что, наверное, девочка из корзинки с дарами — дочь Зевса. Говорить, несмотря на то, что еще младенцем она ножкой толкнула статую Зевса в домашнем алтаре Полидекта, и та раскололась на мелкие осколки так, что даже голова отлетела от туловища…

— Бац! — перебил я. — Статуэтка разлетелась на мелкие кусочки. Это был купидон из розового бисквита на высокой подставке… Она стояла ни жива ни мертва и думала: сейчас меня выгонят из дома. Но тетушка даже не отругала.

— Ты быстро пьянеешь, Гермес, — хмыкнул мой собеседник и, оставив без внимания все, что я сказал, продолжил:

— Кое-кто из домочадцев счел случай со статуей Зевса дурным знаком, но большинство — нечаянной шалостью ребенка. Никто не мог заподозрить девочку в том, что ей суждено вырасти и свергнуть олимпийских богов. Ведь она была так прекрасна! Стоило ее ивовую колыбель вынести из дворца в сад, как все цветы распускались в полную силу и оплетали прутья живыми гирляндами, виноград свешивал ниже спелые гроздья, чтобы дитя могло дотянуться рукой.

В то самое время жители острова Сарин страдали от набегов страшного Зифона, чудовища с головой вепря и чреслами осла. Когда-то он был простым пастухом в Аргосе и подглядел, как великая богиня богинь Гера, жена Зевса-Громовержца, купается обнаженной в ручье Кана, том самом священном ручье, который восстанавливал ее девство после объятий мужа. Увидев Геру в источнике, пастух подкрался поближе, чтобы насладиться запретным зрелищем. Овцы его стада дружным блеянием выдали святотатца. Застигнув пастуха, Гера в ярости превратила его в безобразного Зифона и окружила его плотным роем злобных мух, которые своими укусами постоянно возбуждали его похоть и которую тот ни с кем не мог утолить. Чудовище разрывало на части женщину, какую встречал пастух на своем пути, и однажды Зифон проник во дворец Полидекта и ворвался в комнату, где спала маленькая Герса…

— Постой, — переспросил я, — его окружал рой мух?

— Да, Гермес.

— И мухи летали над его головой, садились на лоб, ползали по лицу?

Я сам не понимал настойчивости своих вопросов.

— Да, мухи делали все то, что положено делать мухам, — отвечал мой незнакомец Гипнос, задетый такой мелкой придиркой, — они летали над головой, садились на его лоб, ползали по лицу и кусали Зифона, возбуждая его похоть. Проникнув в комнату Герсы, он замахнулся на жертву копьем…

— Нет, это была детская лыжная палка!

— Бедный Гермес, твоя память сгорела вместе с Аидом. Эллада не знает снега и лыж. Это было боевое ахейское копье, с которым идут в бой тяжеловооруженные воины… Служанки в страхе разбежались. Только одна Герса не потеряла присутствие духа. Она к тому времени подросла и уже могла подоить козу. Проснувшись от шума чудовища, она разом поняла тайну его безумия — похоть и ненависть к женщинам — и сказала, что Зифон ошибся — она вовсе не женщина…

— А мальчик! — угадал я впервые.