Она завлекательно извивается на своем снежном ложе. Затвердевший от мороза торф хрустит под ее задом, и мне грезятся кое-какие стечения обстоятельств былого и прочие замечательные моменты.
— Тебе не следовало уходить, — говорит она.
— Это верно. И я раздумываю, правильно ли я поступил, вернувшись.
Я со скрипом поднимаюсь на ноги и иду к берегу. Мое огрубевшее тело отражается в воде. Шахта изменила меня. Рубцы, оставленные ударами кирки в мелких неурядицах; сколы от сталактитов, на которые я случайно налетал по дороге из таверны; пыль, забившаяся в расщелины или под ногти; осадочные отложения на бедрах, оставленные железненой водой, не упоминая уже о невидимых трещинах внутри груди. Сколько бы я ни царапал себя стальной мочалкой каждый раз, когда в моих складках заводилась растительность, мой возраст легко прочитать по толщине геологических слоев. И мне уже не хватает пальцев, чтобы пересчитать свои тысячелетия.
Нужно принять ванну.
— Пожалуй, я лягу спать здесь, — говорю я не оборачиваясь. — Увидимся утром в твоем салоне?
— Ты не хочешь, чтобы я потерла тебе спинку? — Ее отражение накладывается поверх моего. — Нас кое-что связывает, сам ведь знаешь. Я баловалась с мечом; и ты тоже. Не скажу, что мы квиты, потому что мы для этого достаточно несхожи. Но мы все еще готовы бегать друг за другом.
— Ты бы хотела поспускать со мной лавины, как в старые времена?
— Я сама толком не знаю, чего хочу. — Ее голос едва заметно дрогнул. — Но я была бы рада, если бы ты вернулся со мной в салон.
Я заночевал в одиночестве в одной из пустующих комнат позади салона — тех, что недавно выкопали. Сон долго не шел. В черепе эхом отдавалась дрожь от шахты, смешиваясь с тихим храпом моей троллессы по ту сторону стены. Я мог бы подняться и присоединиться к ней, только ее комната давно уже не «наша».
Засыпая рядом с властительницей своих мыслей, рыцари втыкают меч, чтобы поделить кровать пополам и насильно принудить себя к целомудрию. Предпочитаю не представлять, на что бы это походило в нашем случае.
Растянувшись на спине, я слушаю, как в долину спускается утро. Салон скоро откроется, и возле входа слышна суета.
— Ты с чем хочешь бутерброды? — кричит мне моя троллесса из коридора. — Изумруд или рубин?
— Ни с чем, я на диете.
— И она начинается как раз сегодня, надо думать? — Она входит в комнату и критически оглядывает меня с головы до ног. — Повернись!
Прежде чем я успеваю запротестовать, она добавляет:
— Я помогу тебе приготовиться к свадьбе. У нас мало времени, поэтому выйдет в лучшем случае черновой набросок. Я думаю скроить тебе костюм из первосортного антрацита, с гагатовыми пуговицами. Черный цвет всегда в моде по такому случаю, и у меня есть платьице в тон. Но вот ниже придется кое-что подрезать. Твои ягодицы, в частности, чуточку слишком своеобразны.
— Раньше они тебе нравились.
— Так далеко мои воспоминания не заходят. Жозетта!
В альков заходит молоденькая троллесса, обтирая руки блескучей гоблинской шкурой. Когда она видит меня, лежащего вполоборота на земле, ее улыбка расплывается шире.
— Ты присмотришь за бутиком, а я займусь этим господином. Объем работ внушительный, так что поможешь мне в паузах между клиентами.
— Мне готовить шлифмашину?
Моя троллесса кивает:
— Нам придется привести его в презентабельный вид. Шлифовка, расчистка, кислотная полировка и дымчато-черное покрытие в два слоя. Уголь высшего качества, а не счистки с прошлых клиентов. Не забудь новые щипцы ему на педикюр. Еще что-нибудь тебе приходит в голову?
— Я сделаю ему карту постоянного клиента, — бормочет девчонка, ускользая.
Я набираюсь терпения, на глазах у меня маска, тело обернуто в раскаленную корундовую пыль, которая должна отполировать мою кожу. Моя троллесса тем временем болтает с Жозеттой. Жужжащие звуки и щекотка говорят мне о том, что они зачищают мои расщелины фрезой. Потом, в качестве завершающего штриха, стальной мочалкой. Броня из шлака, которую выковал на мне рудник, недолго выдерживает такую обработку. Мои недавние обретения разбиваются вдребезги и с грохотом валятся на пол.
— Надо было мне взять побольше мешков для мусора, — жалуется Жозетта. — Как вы думаете, есть хоть под всей этой грязью настоящий гранит?
— Когда я его повстречала, он был прекрасен, как менгир.
— Вы непременно хотите отправляться завтра? Я бы с удовольствием добавила ему резьбы ледорубом. Навести хоть какие-нибудь кубики на прессе, понимаете? Потому что, откровенно говоря…
— Я с этим разберусь. Он — моя забота.
Моя троллесса говорит шепотом, но я понимаю каждое слово. Надо полагать, мне как следует прочистили уши. Или она хотела, чтобы я ее услышал.
— Иди и займись клиентами, — говорит она. — Я с ним закончу.
Комнату постепенно наводняет запах кипящего уксуса. Несмотря на закрывающую глаза маску, я разбираю, что она готовит: свой знаменитый кислотный отвар, настоянный на горных травах для придания изысканного аромата. Это секретный рецепт, которым она никогда не хотела со мной поделиться.
— Я думал, ты его только для своих клиенток варишь, — бормочу я, сопротивляясь желанию сбежать.