– Думаешь, он вернулся, чтобы поговорить с нами? – спросила я, понизив голос, хотя они находились далеко и явно нас не слышали.
Лия зажала мне рот рукой и оттащила назад, чтобы нас не заметили. Она прищурилась. Я кивнула, показывая, что поняла, и в следующую секунду узнала, почему Лии так нравилось это место на крыше.
Акустика здесь превосходная.
– Можете взять машину, чтобы добраться до дома, – сказала агент Стерлинг. Она говорила ровно и непроницаемо, будто вела допрос.
– Я просил тебя отвезти меня сюда, – ответил директор, его баритон звучал так же спокойно, как и ее голос, – я хочу поговорить с этим юношей.
– Вам не нужно говорить с Дином.
– Агент, полагаю, вы забываете, кто здесь директор.
– А я думаю, что вы забываете, что после истории с Лок вопросы задавала не только я. – Она помолчала, ожидая, пока ее слова достигнут цели. – У меня есть контакты в Национальной службе разведки. В Вашингтоне ходят слухи. Как вы думаете, что случится, если до них дойдет, что ФБР консультировалось по этому делу с несовершеннолетним сыном Реддинга?
– Для этого дела разглашение не проблема. – Тон директора не изменился. – ФБР вызвало бы Дина для разговора независимо от того, работает он на нас или нет. Даже если директор Национальной разведки спросит – а он не станет, достаточно просто объяснить. Сын Реддинга – первый, кто приходит на ум. Он знает извилины души Реддинга лучше, чем кто-либо другой, включая тебя.
– Я согласилась приехать сюда и дать оценку программе, потому что ты сказал, что сообщать о ней в Вашингтон – ошибка. – В голосе агента Стерлинг появилось немного эмоциональности, хотя было непонятно, это раздражение или что-то еще. – Ты убедил меня, что мне нужно самой увидеть, чтобы понять, какую программу я собираюсь закрыть.
Я пыталась понять, почему директор послал свою дочь сюда, зная, что она считает программу ошибкой. Теперь я понимала.
– Тогда ты ко мне прислушалась, – спокойно возразил директор, – могла бы подать рапорт, но не стала.
– Как будто ты оставил мне выбор!
– Я просто сказал тебе правду. – Директор посмотрел на часы, словно подчеркивая, сколько времени он тратит впустую на этот разговор. – Эта программа – единственное, что удерживает
Я ощутила, как Лия, сидевшая рядом со мной, окаменела.
– Ты хотел, чтобы я оказалась здесь, – произнесла Стерлинг, цедя слова сквозь стиснутые зубы. – Я согласилась. Но ты пообещал, что станешь прислушиваться к моим рекомендациям.
– Если бы ты предлагала что-то разумное, я прислушался бы. Но не подпускать Дина Реддинга к этому делу неразумно. – Директор дал несколько секунд для ответа. Его дочь промолчала, и он продолжил: – Можешь рассказывать мне, что
Я ожидала, что Стерлинг возразит ему. Она не стала.
– Разумеется, я хочу их использовать! – воскликнула она. – Но дело не во мне. Не в тебе. Не в Бюро. Дело в пяти подростках, которые живут в этом доме. Пяти
– Дело не в этом, – вмешался директор. В отличие от дочери он по-прежнему говорил совершенно невозмутимо. – Ты расстраиваешься не из-за того, что я не могу дать этим подросткам четкие правила. Прошло пять лет, а ты по-прежнему расстраиваешься из-за того, что я по поводу этой программы согласился с твоим мужем, а не с тобой.
– С бывшим мужем.
– Ты ушла от него. Ты ушла из ФБР.
– Скажи это уже, папа. Я ушла от
– Понимаешь, в какое положение это меня поставило, Вероника? Как я могу требовать верности от Бюро, если моя дочь не хочет находиться рядом со мной? После того инцидента с Хокинс в деле Найтшейда мораль упала до нуля. Нам нужно было выступить единым фронтом.
Агент Стерлинг повернулась к отцу спиной, а затем развернулась, и слова прозвучали словно выстрелы.
– Ее звали Скарлетт, и это был не
– Но ты вернулась, – сказал директор, – не ради меня. Ты вернулась ради этого мальчика. То, что Реддинг сделал с тобой, то, что случилось со Скарлетт в деле Найтшейда, связано в твоем сознании. Ты не смогла спасти ее и решила спасти его.
Старлинг шагнула к отцу.
– Кто-то должен. Ему семнадцать.