Инстинкт зверя

Но я уже не могла остановиться. Мне была так ненавистна эта жирная физиономия, из-за которой едва не погибли мы все, а теперь наверняка погибнет моя сестра, что я бы никогда не простила себе, если бы отпустила его так просто, чтобы он потом пошел дальше продолжать губить чужие жизни, набивая себе карман. Я так ненавидела его, что не придумала ничего лучше, как обречь его на пожизненное физическое страдание – самое страшное наказание, придуманное человеком для человека. Акира обучил нас этому приему, сказав, что показывает его лишь для того, чтобы мы знали об этом, но никогда не применяли – слишком уж это жестоко и бесчеловечно. Но в тот момент даже самое страшное наказание для этого подонка мне казалось недостаточным, и я, не задумываясь, пошла на этот шаг. Никто даже не уловил, как я молниеносно выкинула вперед правую руку с прямыми пальцами и нанесла милиционеру удар в одну из смертельных точек на теле.

Сержант мгновенно остолбенел, глазки его застыли, автомат с грохотом свалился на пол, он постоял еще несколько секунд, а затем колени подкосились, и он тяжело рухнул на ковер, упав на спину и раскинув руки в стороны. С виду он был похож на мертвого, но я знала, что он сейчас жив, все видит, слышит, но никому не может сказать о том, что испытывает жуткую боль во всех суставах, которые у него словно выворачивают раскаленными клещами. Так будет продолжаться бесконечно, но об этом никто не будет знать, кроме нас двоих. Он никому не сможет пожаловаться на свою боль и попросить обезболивающее, ибо у него парализованы все двигательные и речевые центры. Единственное, что у него будет работать, это сердце, из-за чего его будут считать живым и не похоронят, не подозревая о том, что смерть для него – самое желанное. А он будет смотреть на всех своими застывшими, ничего не выражающими глазами, слушать их сочувственные речи и каждое мгновение умирать от боли и безысходности, не в силах поведать окружающим о своих непрекращающихся страданиях. Я обрекла его на адовы муки.

Надеюсь, Акира простит меня за это, потому что я мстила не только за свою сестру, но и за всех, кто пострадал из-за таких вот продажных ничтожеств в погонах.

– Что это с ним? – удивленно воскликнул Алексей, подбегая к распростертому телу, и начал щупать пульс на толстой шее.

– Не знаю, – пожала я плечами. – Вы же видели, я до него даже не дотронулась. Стоял, стоял – и на тебе, упал.

– Похоже, он еще жив – пульс бьется. Вызовите «Скорую», Родион!

– Я бы ему лучше катафалк вызвал, – проворчал тот, поднимая трубку телефона. – Отдал нас за тридцать сребреников бандитам на растерзание, а я теперь должен ему врача вызывать…

На крыльце снова послышались шаги, мы повернули головы и увидели еще одного милиционера с автоматом. Тот вошел, увидел лежащего на полу коллегу, и глаза его испуганно округлились.

– Дима, что это с тобой? – он посмотрел на нас. – Что вы с ним сделали?

– Ничего мы с ним не делали – он сам упал и не шевелится, – спокойно пояснил Родион, а потом быстро заговорил в трубку. – Алло, «Скорая»? Срочно пришлите машину, тут милиционеру плохо стало. Не знаю, просто стоял, а потом упал. Сердце бьется, вроде дышит, но молчит, как убитый. Записывайте адрес…

Он начал диктовать адрес, а милиционер смотрел на нас, открыв рот, и хлопал ничего не понимающими глазами. Наконец, в его голове сварилась какая-то мысль, и он не замедлил ее выдать, дрожа от злости:

– Вы мне за это ответите. Вы мне за все ответите. Я вас всех упеку…

– Прекратите, сержант, – поморщился, как от зубной боли, Родион и вдруг заговорил строгим тоном:

– Между прочим, вы стоите перед майором ФСБ, так что будьте добры, соблюдайте субординацию и не хамите. У вашего товарища, наверное, инфаркт, ему нужно было меньше есть и больше двигаться, а не отсиживаться в сторонке, пока бандиты мирным гражданам двери выламывают и по окнам стреляют. Я лично подам на вас рапорт и добьюсь служебного расследования. Надеюсь, когда ваш друг оклемается, вы вместе окажетесь за решеткой за преступное бездействие.

Вам все ясно, сержант?

Лицо милиционера, вытянувшегося в струнку во время пламенной и такой убедительной речи, сильно осунулось и побледнело. Казалось, еще немного, и он, как и его напарник, потеряет дар речи и свалится рядом с ним. К счастью, этого не случилось, он испуганно кивнул, и тут заработала рация, висящая на его поясе.

– Пятнадцатый, доложите, что там у вас? – раздался трескучий голос сквозь помехи. – Пятнадцатый, прием.

Пятнадцатый трясущимися руками схватил рацию и прохрипел:

– Докладываю: у нас все спокойно, ложный вызов, никакой стрельбы не обнаружено…

– Вот ублюдок, – тихо пробормотал мне Алексей, покачав головой, а тот продолжал:

– У Иванько инфаркт, срочно нужна помощь.

– Что? Какой еще инфаркт?

– Наверное, миокарда. Я вызвал «Скорую», сейчас приедут, разберутся.

Потом все доложу на месте. Конец связи.

Повесив рацию обратно на пояс, он виновато посмотрел на мрачного, как туча, Родиона и сказал:

– Вы не поможете мне вынести его на свежий воздух, товарищ майор?

Может, там ему станет лучше.