Институт благородных убийц

Преградив мне дорогу, она схватила меня за плечи и быстро-быстро расцеловала. Потом повисла на моей руке, обещая, что больше не будет меня расстраивать, и бормоча что-то утешительное. Я же корил себя за свою вспышку. Мне было ее жаль. Бедная девочка. На работе бедлам, дома не лучше. И перспективы наши ой как туманны. А я, вместо того чтобы поддержать ее, лишь наорал. Дурацкий день.

Матери дома не было. Или она одумалась и решила вернуться в ателье, или отсиживалась у подружки, ожидая, пока Лера успокоится. Расчет был верный, она знала, что Лера сразу же побежит ко мне с этой проблемой и мы сначала раскипятимся, а после, поговорив по душам, успокоимся и махнем на нее рукой. Обычно так оно и бывало.

Глава 2

Утро я встречал в одиночестве на кухне. Шесть часов, холодно, неуютно, темно. Едва занимающийся бледный свет не оставлял сомнений — румянец у этой зари не появится. На березе за окном, доведенные до истерики сыростью и холодом, надсадно каркали две вороны. На минуту затих ветер, и стало слышно — накрапывает дождь, такой мелкий, что не разглядишь, даже прижав нос к стеклу. Утро в день стройки — у него свое настроение. Зевая, наскоро пьешь скверно пахнущий растворимый кофе (нет времени на заварной). Обманчивая ясность в голове из-за того, что не выспался. Из-за этого же, наверное, острее чувствуются звуки и запахи. Мама и Лера спят. Радио играет так тихо, что не слышно, что в нем говорят, зачем включил, сам не знаешь. Надо всем этим тотальная, как макрокосм, мысль — не опоздать бы на автобус.

Мало кто работает на двух работах, которые отличаются друг от друга так же сильно, как мои. Три дня в неделю я фармацевт, и еще два — чернорабочий на стройке. Причем то, что я называю заработком, приносит мне стройка, а работа в аптеке — лишь попытка оправдать хотя бы в маминых глазах медицинское образование. Последняя ниточка, связывающая меня с миром медицины.

Половина седьмого. Я стал одеваться и, разыскивая ботинки, ударился ногой о мамину старую швейную машинку, которая, надеясь, что ее, наконец, свезут в ремонт, обосновалась поближе к выходу. Ухватился рукой за вешалку для одежды на колесиках, которую мама притащила из своего ателье; она покатилась, врезалась в мамину дверь, потом отъехала было, да вернулась и стукнулась еще раз. На шум вышла мама — лицо бледно-розовое, блестит от каких-то ночных снадобий. Волосы, тонкие и всклокоченные, стоят дыбом. Там, где днем появятся брови, пока лишь лоснящиеся бесцветные припухлости. Ночная рубашка, присборенная у горловины, ей велика и сидит на ней, как колокол.

— Сыночек, ты покушал? У меня рыбка красная в холодильнике…

Знает, что Лера нажаловалась, и теперь старается быть со мной поприветливее. Игнорируя то, как трогательно она переступала босыми ногами по холодному полу, в воспитательных целях я решил проявить суровость.

— Не хочу.

— Ботинки теплые надень, наверное.

— Да еще вроде не зима. — Я потянулся за курткой.

— Лерочка сильно вчера переживала? Она неправильно поняла насчет этих квитанций. Наверное, они просто затерялись где-то.

— Ирена Викторовна, вы допрыгаетесь.

— Я же для вас стараюсь! Чтобы лишняя копейка! Глаза порчу за машинкой!

Поняв, что опаздываю, я заметался по квартире, пытаясь все-таки отыскать ботинок.

— Вам то купила, это купила, — следовала она за мной, находясь все время где-то в полушаге от меня.

— И прибралась бы ты, что ли. — Я оглядел ее комнату, куда решил все-таки заглянуть в поисках ботинка, который исчез бесследно. — Кругом мусор, смотреть страшно.

— Это не мусор, сыночка, это обрезки. Ну как пригодятся? Я же шью. — Она схватила какие-то лоскутки и принялась демонстрировать мне их зачем-то.

— Свила себе гнездо из этих обрезков. У меня на стройке и то чище. Пошила — и можно прибраться.

Ботинок нашелся в коридоре, лежал практически на виду.

— Ну не сердись, сыночек. — Она смотрела на меня умильно, как нашкодившая девочка. Вечно она так — проштрафится, а потом начинает сюсюкать.

— Отстань, ма. Уволят тебя, будешь знать. Хватит с меня и так уголовников.

— Меня — уволят? Ты знаешь, сколько я за день отшить успеваю? Если и присвою когда лишнюю копейку…

— Да ну тебя.

На лестничной клетке было слышно, как она продолжает жаловаться. Потом в двери ее комнаты повернулся ключ — она всегда запирала свою комнату, демонстрировала нам что-то. Леру это обижало. До метро я добежал в рекордно быстрые сроки и готов был растерзать водителя электрички, который подал свой состав с опозданием на восемь минут. Мне нужно было доехать от «Академической» аж до «Купчино». Но на автобус я успел. Шофер Костя — весельчак в лихо заломленной на затылок кепочке, у которого мешки под глазами по утрам иногда бывали просто устрашающих размеров (почки, каждый раз автоматически отмечал я про себя) — зевал, высунувшись в окно маршрутки, и критически оглядывал окрестности.

— Не беги, народ еще не весь собрался! — крикнул он, когда увидел меня, несущегося от метро со свертком под мышкой.