Институт Дураков

Вместе со мной сдавал кровь паренек, знакомый по вчерашнему бутырскому боксу. Улыбнулся дружески, Володя Выскочков, москвич, сидевший за какую-то драку. Позже он был признан невменяемым, я об этом расскажу. Оказывается, из всего "воронка" только мы с ним попали вместе, остальных растолкали по другим отделениям. Значит, наше отделение — шизофреническое? Так надо полагать?

После анализа и запоздавшего завтрака за мной пришла медсестра. Как и за Выскочковым. Оказалось, на комиссию: все новоприбывшие на следующий день представляются врачам на утреннем их собрании. Вслед за сестрой я вошел в просторную комнату, где стояли два перпендикулярно уставленных стола по центру и несколько — вдоль стен. За "командным" столом восседал мужчина лет 55-ти, с удлиненным лицом и свисающим, как гороховый стручок, печальным семитским носом. Волосы полуседые, вьющиеся, к губам будто приклеена приторная, нарочитая улыбка. Это был, как выяснилось позже, заведующий отделением Яков Лазаревич Ландау.

За другими столами, невпопад, сидело человек 10 — 12 мужчин и женщин в белых халатах. Кто-то стоял, прислонившись к окну. Мне предложили сесть на стоявший поодаль, справа от председательствующего стул.

— Виктор Александрович, — обратился ко мне он, — вы давно пишете стихи?

— Прежде чем отвечать на вопросы, я хочу сделать заявление.

— Пожалуйста.

— Вчера, по прибытии в институт, у меня изъяли тетради с записями, ручку и несколько необходимых книг, в частности Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы. Я хочу знать, когда все это будет возвращено.

— Вот они! — Мужчина за столом хлопнул ладонью по лежавшей перед ним стопочке. — Тетради. Они будут возвращены вам, как только я их просмотрю. Ручку тоже вернем, если разрешит лечащий врач. Вам будет назначен врач, понимаете? Ну, а что касается книг — придется немного подождать. Не положено у нас. Ну потерпите, вы совсем недолго пробудете здесь.

— Сколько же?

— Ну-у, это зависит от вас. Вообще у нас срок месяц. Но, может быть, и быстрее, если будете помогать нам.

— Что значит помогать? Никому и ничем я помогать не собираюсь.

— Ну, вы уж в буквальном смысле! Помогать — значит отвечать на вопросы, рассказывать о себе лечащему врачу. Вот вы так и не ответили на мой вопрос: давно ли пишете стихи?

— Давно. Хотя распространяться на эту тему не буду.

— Скажите, а вы печатались, издавались?

— Я же сказал, что говорить об этом не буду.

— Ну хорошо. Скажите, а вы знаете, зачем вас сюда привезли?

— Разумеется. Государство пытается вашими руками упрятать меня в сумасшедший дом.

— А вы себя считаете здоровым?

— Разумеется.

— Виктор Александрович! А вот в деле записано, что ваша мама страдала душевным расстройством, лежала в психбольнице. Это действительно так?

— Не знаю, что записано в моем деле. Кто об этом показывает? Подтверждено ли это справками? Моя мать пропала без вести свыше 30 лет назад, мне в это время было 10 лет. Действительно, в новой семье моего отца, где я воспитывался, бытовала версия о том, что мама психически больная, мне это внушали. Но я думаю, что это всего лишь легенда, созданная отцом, чтобы оправдать свой уход от мамы, и его новой женой, моей мачехой. (На этот вопрос я отвечал подробно, так как пункта о душевной болезни матери больше всего боялся. Хотя она, как я считаю, и не была больна, но отец мог показать такое. Ну а столь крупный "козырь", как "отягощенная наследственность", был бы хорошим поводом для признания меня психически больным.)

— Ну хорошо, Виктор Александрович. Можете идти. Завтра вы уже будете знать своего врача. Он побеседует с вами.

Я спросил, можно ли мне послать письмо своей теще, живущей в Москве, с просьбой передать мне фруктов.

— Можно, — сказал мой собеседник. — Напишите и сдайте сестре.

— Но оно пойдет через следователя? Это очень долго. (Мне хотелось как можно быстрее дать знать своим, что я уже в институте Сербского.)

— Нет, если письмо коротенькое, мы сами просмотрим и отправим.

Я вышел вслед за делавшей мне знаки сестрою. Уходя, поймал на себе внимательный взгляд одной из присутствовавших в комнате женщин — интересной, полной, лет сорока, с тяжелой, рыжеватого цвета прической. Интуитивно подумал: "Уж не эта ли дама будет моим лечащим врачом?"

Как оказалось, я не ошибся.

А что касается письма теще — Ландау обманул, не моргнув глазом. Теща его, хоть оно и состояло из двух строчек, не получила. Письмо было направлено следователю, который вручил его моей жене… год спустя.

Структура института