Из окна был виден кусочек институтского двора, уголок какой-то одноэтажной постройки. Кажется, это были классы для охранявших институт прапорщиков. Заключаю это потому, что в будние дни по утрам мундиры, поглядывая на часы, валили туда толпой. Шли с папочками. В 9 часов все смолкало, и только минут через 50 они высыпали на крыльцо для недолгого перекура. И снова попадали на час.
Еще из окна были хорошо видны тонкие нити сигнализации, натянутые на кронштейнах вдоль стены. Это на случай побега. Снаружи, со стороны улицы, их, должно быть, и не видать.
Над стеной, а вернее за нею возвышался огромный жилой дом. Позже, уже после освобождения, специально съездил — узнал, что это и была та 25-этажная стеклобетонная громадина, на которой висит табличка "Смоленский бульвар, 6–8". До этого дома от моего окна было метров 250–300 и иногда, если в каких-то квартирах горел свет, а шторы не были задвинуты, можно было видеть, как в китайском театре теней, двигавшиеся за стеклами силуэты.
Но чаще я смотрел не на окна, а на узкую щель-арку, зиявшую между верхним краем институтской стены и "брюхом" дома. Там был виден кусочек московской улицы — текучей, шумной — кусочек Садового кольца! Мелькали автомашины, троллейбусные дуги, фигурки пешеходов. Видна была даже противоположная сторона улицы с окнами-витринами, какие-то вывески (ателье по Смоленскому бульвару, 7). Чужая, прекрасная и недостижимая жизнь плыла за немытыми стеклами моей темницы! Вот какой-то незадачливый пешеход ступил на проезжую часть — хотел перебежать, но тут: пж-ж-ик! — лавина машин! отскочил в сторону! — окатило беднягу размытым снегом из-под колес!
О, в этот прекрасный калейдоскоп хотелось смотреть вечно! И сколько раз я думал: а вдруг и моя Нина — в дни передач — проходила мимо, вдруг и ее фигурка мелькала в размытом окне? Да конечно проходила. Может, и ее взгляд скользнул — ничего не отметив — по далекому, темному пятнышку моего окна? И от этого еще острее была тоска и четче — сознание фантастичности, ирреальности всего, что происходило со мною.
Граждане пешеходы! Рассеянные, уткнувшиеся в асфальт под ногами муравьи-москвичи! Проходя по Смоленскому бульвару мимо привычной булочной, ателье, аптеки, — оторвите свой усталый взор от земли. Взгляните вверх — на далекие, тусклые квадратики окон над желтой неприметной Стеной! Ведь кто-то и сейчас томится за этими безликими, мутными стеклами.
Научная тухта врачей
Я говорил выше, что в институт среди находящихся на экспертизе зеков практически не было больных. Конечно, я имею в виду только свое 4 отделение и то недолгое время, которое там находился, хотя и не думаю, что это был какой-то особо благополучный период или что в других отделениях дело обстояло иначе.
Всего за два месяца мимо меня прошло около 50 человек, из них осталось в памяти, зафиксировано по фамилиям (то есть это те, с кем хоть как-то общался) человек 30–35, и о них почти обо всех я в своих записках упоминаю. Из этого числа, как мне кажется, были действительно больными всего три-четыре человека: наш "тихий дурачок" Петя Римейка; очень похожий на него, только возрастом постарше Бучкин (ниже расскажу о нем); золотоголовенький мальчик Миша Сорокин. Возможно, были больными еще двое-трое: 69-летний Пикуйко, убивший свою жену; чернобородый коммерсант Семен Петрович Б. и поминавшийся мною Игорь Розовский. Итого шесть. Признано же было гораздо больше, при этом среди них были люди абсолютно здоровые: Володя Выскочков, Иван Радиков, Геннадий Исташичев… Это — явно признанные, из тех, что я знаю.
В общем, повторю свои цифры. Я считаю: 90–95 % всех, попадающих в институт Сербского, — здоровые, попросту "закосившие" люди. Да это понятно, ведь почти все истинные больные выявляются без института Сербского, на областных экспертизах. Признается больными в институте, по моему мнению, процентов пятнадцать всех экспертизных. Но это все равно больше процента истинно больных, и таким образом, в числе признанных невменяемыми в институте имени Сербского идет в психбольницы на принудительное лечение до 70 % здоровых людей. Наличие большого числа здоровых людей, признанных больными, отмечают и другие свидетели.
Это и есть желанный финиш для многих уголовников. Чем же тогда заняты врачи института? Сознают ли они истинное положение дел? Думаю, что да. Большую часть своего времени и энергии они тратят, видимо, на разоблачение симулянтов, а не на диагностику действительно имеющих место психических заболеваний. Конечно, было бы интересно посмотреть их статистику по этому предмету, да где взять?