Что касается признания психически больными здоровых людей (я говорю сейчас не о сознательном признании, как это имеет место в отношении политических), то врачи, видимо, увлекаясь симптоматикой, искренне верят, что ставят точный диагноз. Хотя опытные врачи, на мой взгляд, должны понимать, что в отдельных случаях зеки их проводят. Ведь точных методов диагностики нет, все субъективно, условно, особенно при маниакально-депрессивных психозах и шизофрении. Да и свою "норму" выявленных больных надо дать — подтвердить какой-то средний, спущенный сверху процент, и вообще — чтоб не усомнились в способности, не ругали как учителей за большее, чем положено, количество двоек… Еще и научность надо продемонстрировать, видимость научности, все на полном серьезе должно быть, институт ведь центральный, головной! Очень много времени тратится на случаи, по сути не стоящие выеденного яйца, видимые, как говорят, невооруженным глазом. Мне кажется, центральный этот институт в большинстве случаев выполняет чисто провинциальную работу: перестраховывая себя, областные врачи направляют в него таких больных, с которыми вполне могли бы разобраться сами.
Лежал в нашем отделении больной по фамилии Бучкин — 56-летний выпивошка из Поваровки (местечко под Москвой). Худой как скелет, вечно улыбающийся морщинистый мужичок без единого зуба и с седым пушком на голове, он ходил по палатам и рассказывал каждому встречному про свою "жисть". И этому встречному после пяти минут разговора становилось ясно, что перед ним тихий и безобидный помешанный. Так вот Бучкин приехал в институт Сербского ни много ни мало… в 6-й раз! Впервые он был здесь… в 1939 году, 35 лет назад. Затем, арестовываясь время от времени за мелкие кражи или кухонные ссоры, был в институте еще и еще, каждый раз в новом отделении… Ему был знаком здесь каждый угол, многих толстых отделенческих нянек он знал еще девчонками. Между прочим, сейчас Бучкин был арестован за кражу старого, оцененного в десятку пиджака, который он по пьяному делу снял с крючка в электричке. Статья у него (96, мелкое хищение) была всего до шести месяцев, а он сидел под следствием (ждал очереди в институт Сербского!) уже пять.
Бучкин не горевал: кормят-поят, спать чисто и тепло. Натирал паркет в отделении — пачка сигарет в день обеспечена…
Спрашивается, что это? Такой сложный случай, что 35 лет высшая научно-исследовательская лаборатория страны голову ломает? И почему каждый раз в новом отделении? Или у него сегодня — паранойя, завтра — шизофрения, послезавтра — маниакал? Скажите, какой наш Бучкин, оказывается, клад для науки, на нем не один институтский доктор диссертацию защитил. А он, их кормилец, оказался здесь… за пиджачок в электричке!
Шутки шутками, но факт, по-моему, характерный. Так вот институт Сербского и живет, этим и кормится. Короче, его врачи, видимо, часто сами рождают своих больных (если в институт их не густо привозят, то надо же где-то взять?) и делают вид страшной занятости и высокой научности, в плане ученых доктрин профессоров Снежневского, Кобрикова, Банщикова, Морозова и.д., одним словом — смыкаясь с дурачащими их зеками, — гонят свою, научную "тухту" (или, как утверждает А.И.Солженицын, "туфту"). А что сделаешь? Цыпленок тоже хочет жить.
Саша Соколов и дед Никуйко
Важным преимуществом новой палаты было отсутствие надзорной няньки. Правда, дверь в коридор была всегда открыта, и нянька, сидевшая в большой палате напротив, могла присматривать и за нашей. Но для этого ей надо было повернуться на 180 градусов, что при достаточной тучности (почти все няньки были непомерно толсты) и лености происходило не часто. Поэтому что-что, а уж говорить друг с другом можно было бесконтрольно. Чем мы и занимались.
Напротив меня, через стол, лежал Ваня Яцунов. Его, как заводилу, специально отделили от остальной молодежи. У него "в ногах", вдоль стены, головою к двери, спал дед Никуйко, у мен — краснобородый Саша Соколов. С ним первым из новых сопалатников и возник у меня, хоть тоже недолгий, контакт.