Институт Дураков

Нет, я не только не обеляю врачей института, — всем своим сочинением я призываю к суду над ними. И этот суд уже начался, хотя еще не все имена преступников названы и не все желающие могут войти в зал. Я верю, что когда-нибудь будет проведен и настоящий судебный процесс над этими людьми. Конечно, без отмщения насилием, без мести решеткой за решетку, но суд этот суд совести и морали — должен прозвучать на весь мир.

Я верю в свободную, демократическую Россию, в которой будет возможен такой процесс.

Возвращение в бездну

Буквально через 10–15 минут после комиссии за мной пришли. Та же Анна Андреевна и Витина "мама" — сердобольная нянька Анна Федоровна.

— Ну все, голубчик. Поехали…

Глаза у обеих печальные.

Не знаю, что было написано в эту минуту у меня на лице. Но какой-то легкий стресс я, конечно, пережил. Так всегда бывает и не может не быть в стране Гулаг в ту единственную, всегда неожиданную минуту, когда надзиратель распахивает перед тобой дверь в неведомое, выкрикнув вместе с фамилией:

— Собирайся с вещами!

Я собрал свои "вещи", простился с Семеном Петровичем, с Федуловым.

— Не сердитесь на меня, Виктор Александрович, — сказал Полотенцев. — Я желаю вам легкой доли. Не унывайте. И… не жалейте этих обезьян!

И вот я снова на первом этаже, в каморке, заставленной мешками. Выдают мои вещи. Сапоги скомканы — слежались в мешке, покрыты налетом скользкой плесени. Телогрейку словно корова жевала. Все влажное, липкое… Меня сопровождает Анна Федоровна, помогает нести мешки. Вместе со мной одевается какой-то парень, все время балагурит с няньками и кастеляншей, сыплет шуточками. Нас обоих выводят во двор, сажают в "воронок". Прощаюсь с Анной Федоровной. Тот же низкорослый капитанчик с портфелем, что привозил меня из Бутырки, вскакивает в кабину.

Газ. Толчок. Мы с парнем хватаемся друг за друга. Поехали. Прощай, Институт Дураков!

По пути знакомимся. Мой спутник жеманно, как деревенская барышня на танцах, протягивает ладонь и представляется:

— Человек Двадцать Первого Века.

Ах, оставьте! Не хватит ли с меня? Впрочем, я уже не удивляюсь. За короткое время я был знаком с будущим американским президентом… с египетским фараоном… почему бы не явиться еще одной именитости, на этот раз — хватай выше — из будущего!

"Воронок" скрипит резиной, лязгают запоры, раздвигается Стена. Я снова на бутырском дворе. Те же следы, те же таблички, те же процедуры… Шмон, здесь он доведен до совершенства. Отбирают сгущенное молоко и шоколад хватит, сладкая жизнь кончилась. Снова ведут брить лобки… Потом в баню. Пока моемся, в соседнее отделение загоняют женщин. Стены тонкие, слышен визг, смех, плеск воды. Человек Двадцать Первого Века распластывается по стене:

— Девчонки! Поговорите со мной! Вы голенькие? Наташа — это кто? Какие у тебя грудочки? Хотела бы ты сейчас? Ой!..

И ко мне извинительно:

— Понимаешь, я ведь десять лет женщины не видел…

Под женский говор и визг, переговариваясь с невидимой Наташкой, сопя и корчась, он онанирует прямо под душем…

Да, это уже тюрьма…

Человек ХХI века

После омовения и кормежки нас ведут через двор в уже знакомый "экспертизный" корпус. Выдают постели. Опять — вслед за корпусным — по лестницам, проходам, коридорам. Ба! — знакомый "13-й блок", полуподвальный отсек на отшибе, где содержат смертников и "особых-особых". С обеих сторон по десятку маленьких, "глухих" камер, на каждой из которых кроме обычного замка-задвижки еще висячий замок. Вертухай подводит к крайней угловой камерке слева. Господи, да ведь это та же, 64-я, с которой я и начал свое знакомство с Бутыркой. Ну конечно, вот и календарик на стене, и знакомая подпись "Шейх-антикоммунист". Значит, все это было, со мной? Может, я просто придремнул, как Рип-Ван-Винкль, под этим календариком?

Человек ХХ1 века все говорит, говорит, везет мне на говорунов. Зовут его Женя И., 29 лет, из Новосибирска. Сидит уже, с перерывами, около 15 лет: за карман, драки и т. д. В общем, истый сын Гулага. Последнее дело путаное, тяжкое. Он сел в 1959 году за кражу, на пять лет. От тошной жизни в Пермских лагерях "закосил", и его признали. Еще там, на Урале. Направили в Смоленскую спецпсихбольницу, где он сидел несколько лет. Осталось, как он рассказывал, до конца срока 9 месяцев. И тут вдруг… сокамерник Жени, сидевший уже около двух десятков лет, соблазнил его на побег. Не представляю, как уж там они ушли (спецпсихбольница находится на территории Смоленского следственного изолятора), но ушли. В чем были: в халатах, тапочках больничных. На окраине Смоленска попали в какой-то коллективный сад, "грабанули" несколько дачек. Добыли одежду, переоделись. В одном из домиков взяли "на всякий случай" ножницы и кухонный нож. Ну а потом…

— Нам бы уйти, дуракам, подальше, — рассказывал Женя, — а тут, понимаешь, яблоки! Висят, красные, на ветках, такой урожай! Я ведь пять не видел, как яблоко растет! Обалдели мы… Стоим под деревом — и жрем, жрем…