Институт экстремальных проблем

— Короче, сидим мы, забились в тот подвал, как суслики, подсчитываем, у кого сколько патронов осталось, и понимаем, что нам каюк. — Максим налил еще коньяка себе и Сергею. Ирина наблюдала за действиями брата со все возраставшим неодобрением, но с интересом слушала его рассказ. — А снаружи какая-то гнида изгаляется над нами: «Эй, менты, сдавайтесь по-хорошему! Бросайте оружие и выходите – тогда целиком вас похороним, ничего не отрежем!» Майор наш, даже в потемках видно, зеленый от страха стал – он в армии, кроме бумажек, ни хрена не видел, надеялся до пенсии досидеть на тихой должности в отделе учета, а тут такой водевиль! Парни тоже приуныли слегка, слышу, обсуждают, не оставить ли последний патрон для себя. — Устюгов выпил коньяк одним глотком, а Томский только пригубил. — И тут, как снег на голову, на нас откуда-то сваливается наш родной спецназ. Все в камуфляже, даже морды разрисованы, одни глаза светятся, особенно у этого котяры! С ним еще двое ребят, оружия при них – целый арсенал! Поделились с нами, моментом оценили обстановку и давай мочить этих ублюдков спокойно так, будто на компьютере в стрелялку играют. Серега, значит, чуть какое движение заметит и, как снайпер, аккуратненько снимает очередного чеченца, или кто они там были. Затем у нас вышла небольшая пауза, связанная с некоторыми техническими проблемами, и эти уроды решили, что перестреляли всех и полезли добивать нас. Зря они так сделали! Серега одному двинул разок – тот с перебитой шеей так и остался валяться, где стоял, а из других его парни при некотором нашем содействии кишки выпустили. Ладно, Ирка, не поджимай губы! Там дела такие – не мы их, так они нас! — бросил Максим сестре, заметив выражение ее лица, и продолжил: — А потом, когда все закончилось, Серега нашему майору такой грох в горох устроил, что тот пожалел, что на белый свет родился! Поэма! Симфония!

— Да ладно, брось, — произнес Томский, осторожно посматривая на Ирину, — ничего особенного там не произошло. Мы вполне могли оказаться в такой же ситуации, и тогда ты спасал бы нас.

— Боюсь, что у нас так не получилось бы – все-таки в нашей службе ребята с таким опытом, как у тебя, почти не встречаются. Спецназ, десант…

— Машина для убийства, хочешь сказать, — хмуро бросил Сергей.

Никто не знал, даже матери не рассказывал Томский, какие переживания скрывались за его внешним спокойствием. Несколько месяцев после возвращения его по ночам мучили кошмары – то он убивал кого-то, то пытались убить его самого. Сергей просто чудом не получил ни царапины, хотя попадал в переделки покруче той, о которой рассказал Максим, но многие из его знакомых и друзей были ранены, а кое-кто даже погиб, и очень часто во сне он оказывался среди крови и смерти, пытался спасти кого-то, но не мог. Вокруг него вырастали стены из сочившихся кровью черных пластиковых мешков, в которых были тела его убитых друзей, они закрывали небо и солнце и начинали рушиться на него, своей тяжестью придавливая к земле и не давая не только пошевелиться, но даже вздохнуть. Сергей просыпался среди ночи от собственного крика и боялся, что мог разбудить всех вокруг, но оказывалось, что кричал он во сне, и ни единого звука не вырывалось из его души наружу. Все также сопела, уткнувшись в подушку, Татьяна, и, самое главное, мирно спал трехлетний Алешка. Томский вставал, поправлял сынишке сбившееся одеяло, уходил на кухню и иной раз сидел там до утра. Глушить воспоминания таблетками или алкоголем, как делали многие, Сергей не хотел, потому что видел, к чему это приводит. Со временем сны о войне постепенно не то чтобы прекратились, но перестали быть настолько реалистичными и уже не тревожили его до такой степени, и исчезла привычка просыпаться каждые полчаса на несколько секунд для того, чтобы оценить окружающую обстановку.

Ирина сидела молча и временами украдкой поглядывала на Сергея, открывшегося ей с новой стороны. Она давно поняла, что за всегдашней невозмутимостью, которую со стороны можно было принять за холодное равнодушие, таятся эмоции, скрываемые Томским из опасения, что его мысли, чувства и сам он никому не интересны, а в том, что за неторопливостью, даже медлительностью, скрывается молниеносная реакция, Ирина убедилась прошедшим днем.

Бутылка опустела уже на две трети, когда в опорном пункте начал надрываться телефон. Максим даже не сдвинулся с места.

— Меня нет, — он кинул на аппарат шапку.

Через несколько секунд телефон затих, но почти сразу же в кармане заголосил мобильник. Максим посмотрел, кто звонит, и с нескрываемым отвращением нажал на кнопку ответа.

— Вот сволочи! Посидеть спокойно не дают!

— Что там? — спросил Томский.