Институт экстремальных проблем

— Ну вот, еще один пожар сегодня потушили, а завтра снова где-нибудь полыхнет, хорошо, если вовремя заметим. Без воздушного наблюдения тут намного больше леса выгорело бы. Пока дожди не пойдут – так и будем на каждый дымок кидаться. Что там наш изобретатель, чего тянет?

— Шурик тут не виноват, — покачал головой Медведев. — За военными задержка, они до сих пор со своими трубами возятся, потому что отвлекаются на помощь и нам, и местным; их за это тоже винить нельзя. Вернемся в лагерь, свяжусь с их командиром, предложу теперь им нашу помощь. Да и Рябов еще обещанное не привез.

* * *

В поселке воняло мокрым горелым деревом, в неподвижном знойном воздухе висел туман из смеси пара и не рассеявшегося до сих пор дыма.

— Анекдот в тему, — обессилено произнес Сашка. Он сидел, привалившись спиной к остаткам забора, окружавшего школу. — На уроке литературы. Учитель: «А знаете ли вы, как тепло говорил Грибоедов о Родине? Он писал: «…и дым Отечества нам сладок и приятен!» Вовочка ему в ответ: «Во, гад! Теперь я знаю, кто вокруг города торфяники поджигает!»»

— У твоего анекдота борода длиннее вот этой кишки. — Илья оттолкнул ногой пустой пожарный рукав и опустился на землю рядом с Меньшиковым. — Посвежее ничего нет?

— Зато, действительно, в тему, — заступился за Сашку Сергей и сел рядом. — Роща погибла, — сказал он с сожалением, — оставшиеся деревья не выживут, их нужно убирать. Они хоть и не очень обугленные, могут какое-то время простоять, но потом все равно попадают, потому что корни подгорели. Такой ствол свалится – зашибет насмерть.

— Да, нужно будет сказать об этом командиру, — кивнул Сашка. — Он сам решит, мы займемся этим или поселковые. А березы, и впрямь, жалко. Они такие красивые, стройные, светлые. Свету напоминают…

— Димыч тебя сейчас не слышит, скажи спасибо, а то голову тебе оторвал бы. Он совсем Светлану не переносит, даже не показался, когда она приехала, — Илья пожал плечами. — Прямо-таки в бешенство какое-то впадает от одного упоминания о ней.

— Может, между ними все-таки что-то было? — задумчиво спросил Сергей.

Он снял майку и вытер черное от копоти лицо. Что женаты Вадим со Светой не были, теперь знали все, но никто, кроме Середкина, не знал причин этой неприязни, переходившей временами в плохо скрываемую ненависть. Илья снова молча пожал плечами, а Меньшиков покачал головой.

— Нет, я в это никогда не поверю, не могли бы отношения между ними настолько испортиться. Света такая добрая, ее нельзя не полюбить, а уж разлюбить – тем более. Она только посмотрит, улыбнется – уже хорошо становится, — он сам улыбнулся. — Февронию будто с нее рисовали.

Уже все в отряде знали про эту икону, и мало кто не зашел в церковь посмотреть на нее, некоторые даже не по одному разу. Отец Глеб, немало озадаченный таким паломничеством, очень скоро узнал, в чем дело, и жалел, что его не было в поселке в тот день, когда приезжали девушки.

Медведев чуть ли не чаще всех заходил в церковь, когда там не было службы, и разглядывал иконы. Как ни старался он не смотреть на Февронию, ее глаза магнитом притягивали его взор. Вадим подолгу стоял перед ней, потом, ни с кем не разговаривая, уходил, а по дороге в лагерь начинал бранить себя за проявленную, как ему казалось, слабость. «Приворожила, — обреченно думал он, но уже без той неистовой злобы, которая одолевала его еще совсем недавно, — сглазила, порчу навела. Сначала на парнях потренировалась, потом на меня переключилась». Он изо всех сил старался избавиться от пугавшего его чувства, вспыхнувшего к Светлане, еще яростнее, чем всегда, ругал девушку и набрасывался на окружающих, когда слышал добрые слова о ней. А потом уходил в закуток между палатками, кормил Ветку подсоленными краюшками, ласково гладил ее, доверчиво тянувшую к нему морду, и вспоминал такого же длинноногого чуть неуклюжего подростка с большими голубыми глазами. Как-то он взял лист бумаги и огрызком простого карандаша начал рисовать лосенка. Чем дальше Вадим рисовал, тем более человеческие глаза получались у него. В досаде Медведев скомкал лист, бросил тут же и ушел, не заметив, что его подобрал Илья, осторожно расправил руками бумагу и долго, качая в задумчивости головой, рассматривал рисунок, а потом спрятал его.