Институт экстремальных проблем

— Да как бы разрешают. И самому, и с друзьями… Это даже приветствуется, потому что дома все под ее контролем! Нет, ничего говорить не буду, Людка стол сделает, все сготовит, накроет, при гостях слова плохого не скажет, но при этом будет смотреть на меня все время так, будто каждую выпитую каплю считает! Никакого удовольствия! А потом пилораму включит – хоть из дому беги! — Генка допил бутылку и потянулся за следующей. — Что я иногда и делаю.

Денис понимающе хмыкнул – не только в их группе, но и, пожалуй, во всем отряде знали, что Середкин время от времени на несколько дней, а то и на неделю переселялся к Вадиму. Генку быстро развезло от смеси пива и вина, и он начал учить товарища уму-разуму.

— Нет, парень, не женись в двадцать лет, как я, ничего хорошего из этого получиться не может, — наставлял он Зорина, явно забыв, что тому почти тридцать. — Жену нужно выбирать с умом, девок вокруг полно, да только все они, как потемкинские деревни, — если смыть косметику, волосенки пригладить да лифчик с подпорками снять, так и смотреть, оказывается, не на что.

— Тебе-то, по-моему, на это грех жаловаться! — Денис припомнил пышные формы Людмилы.

— Все хорошо в меру, а то Людка пухнет, как на дрожжах. Колода… — скривился Генка. — Нет, она в свое время нормальной девчонкой была и осталась бы, если бы свою мать не слушала. Она в пединституте училась, жила в общаге, а я военное училище заканчивал, в казарме жил. Мать ее научила или кто из подруг, не знаю, да это и не важно. Короче, Людка меня год на голодном пайке держала, не то что поцеловать – за руку лишний раз взять не давала. А потом подруги на праздник по домам разъехались… Ну, ты понимаешь… — Середкин скорбно вздохнул, открывая очередную бутылку. — А через месяц я услышал: «Генаша, у нас будет ребеночек!» Все!!! Куда тут денешься?! Начнешь отбрыкиваться, пойдет к начальнику училища, а тот разбираться не будет.

— Выгоняли за аморалку? — поинтересовался Денис.

— Было дело.

Еще одна опорожненная бутылка улетела в кусты. «Надо будет завтра все подобрать», — подумал Денис сквозь наползавшую дремоту; Генкин голос стал доноситься откуда-то издалека.

— Через месяц после свадьбы, если не раньше, влезла в халат, но все – люби ее до гроба. Институт бросила, из общаги ее поперли, ладно, мои родители деньгами стали помогать, чтобы комнату можно было снять, да я ночами вагоны разгружал. А ее предки, хоть и побогаче моих были, ни копейки доченьке своей не дали, видимо, знали, на что она способна. Ей деньги в руки если попадут, через два часа ничего не останется. Накупит всякой дряни, что продукты, что одежду, и Стаську так же воспитывает. Она только говорить начала и туда же: «Папа, купи!» Больше я ничего от нее не слышу.

Денис то засыпал, то снова просыпался, а Генка даже не замечал, что собеседник почти не слушает его.

— Она ведь что удумала в прошлом году? Возьми, говорит, кредит, я свою парикмахерскую открою. Самой у кресла ей стоять уже неохота, хозяйкой хочет быть, «столбовою дворянкой». Теперь вообще нигде не работает, дома сидит, даже в магазин не ходит, только перед ящиком на диване валяется. — Пожалуй, с таким же пылом Середкин мог изливать душу в ночную темноту. — Я после работы в универсам захожу, покупаю все, что нужно, приношу домой, после этого Людка начинает готовить, едим иной раз в одиннадцать ночи. Ей что, она потом до двенадцати дрыхнет, Стаську всегда я и в садик отводил, и в школу. И ни слова поперек ей сказать нельзя, потому что потом Людкин фонтан будет не заткнуть. Раньше ее останавливали два заклинания: «Да, дорогая, я идиот» и «Обязательно куплю», а теперь уже и это не помогает!

Еще через какое-то время Денис услышал, что Генкина жена хочет новую мебель, потому что эта ей надоела, хотя куплена она была всего лишь три года назад. «Велюр… гобелен… массив… канапе…» – доносилось до него сквозь сон.