Институт фавориток

— Все в порядке, — наконец выпрямляется и поворачивается ко мне капитан, который все это время не отрывал взгляда от символов, появляющихся на пульте оператора связи. — Они сдались.

Выдыхаю с облегчением и с трудом разжимаю руки, мышцы которых свело судорогой — так сильно я стискивала подлокотники. Непослушными пальцами пытаюсь расстегнуть фиксаторы, а когда наконец у меня это получается, встаю с кресла. Оправляю корсаж, в который снова нырнул шигузути, и разминаю ноги, стараясь не обращать внимания на тревожные взгляды капитана. Он, по всей видимости, не может решить, что именно делать, если я захочу выйти из рубки. У него же нет на этот счет инструкций.

Впрочем, подставлять его я не собираюсь. Да и куда я пойду? Я в планировке так и не разобралась — за сутки разве можно это сделать? Рубку я покидала всего два раза, и оба под присмотром Атиса.

Первый раз — чтобы поесть, принять душ и переодеться, благо мои компаньонки пронесли в апартаменты короля несколько моих платьев, и эта одежда вместе со мной путешествовала контрабандным грузом в багаже.

Второй — чтобы поговорить. И, надо признать, ни до него, ни после о маршруте я не думала. Лишь о том, кто идет со мной рядом. Готовый помочь, поддержать, спасти. А как он меня обнял, когда потеряла опору… О-о-о!

От воспоминаний о сильных руках, охватывающих мою талию, сердце замирает, дыхание перехватывает, в животе скручивается пружина сладкого предвкушения. Вот то, чего я желала… Нет! Конечно, большего!

Закрыв глаза, прислушиваюсь к себе, с радостью сознавая, что мое уважение к Атису как к королю и империанину, уже неразрывно слившееся с симпатией и доверием к нему как другу, теперь тесно сплетается с чувствами к нему как мужчине. Я хочу быть с ним разумом. Я готова быть с ним душой. И телом. Да!

Быстро… Как быстро! А ведь я всегда скептически относилась к той скорости, с которой получали привязки другие девушки. Не зря говорят, что правильный эмоциональный настрой дает больше, чем сотня прикосновений!

«Нужно лишь позволить себе полюбить, и обязательно влюбишься», — как наяву слышу ласковый голос мамы.

«И это станет либо огромным счастьем, либо самым большим разочарованием в твоей жизни» — отвечает ей другой, невероятно знакомый голос. Вот только приходит он вовсе не из памяти. Звучит словно наяву и одновременно где-то в глубинах моего сознания.

В недоумении распахиваю глаза и замираю, узрев в раскрытом проеме высокую фигуру в плотном темно-зеленом комбинезоне.

— Дейлина? — В тишине рубки повисает сдавленный возглас, полный недоумения.

— Дядя… — эхом разносится мой столь же ошарашенный шепот.

Вместо ответа иперианин делает шаг вперед, а я невольно отступаю и лишь затем понимаю, что вовсе не добровольно он сюда пришел, а под конвоем троих вооруженных леян, один из которых весьма недвусмысленно подталкивает его бластером. Руки у Джаграса скованы за спиной, на щеке ожог, коса растрепана — сопротивлялся, видимо.

Атис, шагнувший в рубку последним, без промедления подходит ко мне. Его облик куда более опрятный, а вот выражение лица напряженное.

— Ты как? В порядке? — беспокоится леянин. Как будто это не он в бою участвовал и себя риску подвергал, а я.

Не в силах отвести глаз от дяди, который прищуривается, силясь понять, как же я здесь оказалась, киваю и не выдерживаю:

— Ты это сделал?!

Так до конца и не верю, что это он — заказчик. Может, все же цессяне его шантажировали и отправили на встречу с милбарцами как посредника?

— Я? — переспрашивает Джаграс. Невесело усмехается, задумывается, качает головой и бормочет: — Да что уж теперь… Доказательства нашли, да? — уже громче спрашивает, впиваясь взглядом в лицо замершего рядом со мной Атиса.

— Доказательства? — Я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как леянин кивает, и услышать:

— Он переписку с милбарцами имеет в виду. А еще откуп. Ултриз, технику, оборудование, расходные материалы, мебель, предметы быта… Это тот самый груз, который был забран с Рооотона — маркировки на контейнерах остались прежними. Перегрузить добычу на свой крейсер пираты не успели. Запаниковали, когда мы появились.

Я вновь потерянно смотрю на родственника… то есть не родственника, который сейчас болезненно морщится, наверняка вспоминая, как долго и с каким трудом он все это собирал. Больше года копил, чтобы откупиться от тех, кто грозил ему разоблачением. А я все понять не могла, почему первые месяцы после трагедии дядюшка ходил как в воду опущенный, меня едва замечал, а потом его неожиданно словно подменили. Сначала агрессия появилась, и он срываться начал, а потом до морального прессинга опустился.

— Зачем? — шепчу, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать. У меня в голове не укладывается, как же он мог хладнокровно отправить на смерть моих родителей! Ну ладно отца, это еще можно хоть как-то объяснить — ревность, амбиции, месть удачливому сопернику. Но маму? — Ты же ее любил!

Джаграс вздрагивает, его лицо искажает жуткая гримаса. Военные едва успевают схватить пленного, чтобы удержать, когда он резко дергается, рискуя вывихнуть руки.