Институт фавориток

— Возмутительны ваши обвинения и домыслы! — Указательный палец девушки упирается в грудь цессянина, словно удерживая того на расстоянии. — Впрочем, чего еще ожидать от эгоиста, для которого на первом месте всегда были и будут лишь меркантильные интересы и который не думает ни о ком, кроме себя.

Ее слова порождают у альбиноса столько ярости, что он, забыв обо всем, перехватывает руку Файолы, отводит в сторону, стискивает зубы, пытаясь сдержаться… Но в итоге спохватывается, отпускает рогранку и стремительно вылетает из комнаты. Он даже о моем присутствии не вспомнил. И не попрощался.

— Ну ты даешь… — Я опускаюсь на диван и с трудом перевожу дыхание, не в силах найти объяснение тому, что сейчас видела.

— Ему полезно, — сердится Фай, принимаясь расхаживать по комнате, чтобы успокоиться. — Раз уж тебе нельзя настраивать его против себя, так хоть я нервы потреплю. Пусть не расслабляется и не думает, что все получит легко и просто. А то ведь взрослый мужик, а ума и самостоятельности решений — как у подростка.

— Ты узнала, сколько ему лет? — заинтересовываюсь я.

— Пятьдесят.

Рогранка садится напротив, расправляя сиреневую юбку. Одергивает корсаж, упирает локоть в подлокотник кресла и подпирает кулаком голову.

— Даже пятьдесят два, если уж быть точной.

— А его отцу? — продолжаю любопытствовать, ведь сама-то этого не выяснила.

— Двести сорок, — с готовностью сообщает подруга, доказывая, насколько удачно проводила разведку. — Говорят, кое-кто из первых альбиносов, появившихся на Цессе, чуть-чуть не дожил до пятисот лет. У них из-за быстрой регенерации организм обновляется, вот и удлиняется срок жизни. Поэтому король и не выглядит старым. Его жене двести три года, а фаворитке сто девяносто восемь. Можно считать, они почти ровесницы. Орлея вышла замуж за Монта, когда ей тридцать исполнилось. Это произошло за пятнадцать лет до основания империи.

— Фай, ты просто кладезь информации! — удивляюсь я. И сетую: — Несправедливо! Заносчивая, амбициозная раса, а имеет такие преимущества.

— Точно, — кивает Фай. — Меланисты куда более адекватные, а всего сто пятьдесят лет живут. В два раза меньше, чем мы, например. И на Цессе их уже почти не осталось, альбиносы постарались, размножились за их счет.

— Ты с кем-то из них познакомилась?

Файола отрицательно качает головой.

— Это Эстон мне рассказал. Во дворце меланистов нет. Разве что танцовщица, с которой ты… — Подруга, вспомнив мою выходку, спохватывается и аж подпрыгивает на месте. — Дейлина, что на тебя нашло? У меня чуть инфаркт не случился от шока.

— Понятия не имею. — Я улыбаюсь, не желая обсуждать то, в чем так и не разобралась. — Просто захотелось, и все. А что, было необычно?

— Было сногсшибательно! — вдохновляется рогранка. — Видела бы ты лица мужчин! Неудивительно, что Атиус так отреагировал. Долго ты собираешься терпеть это издевательство над собой? Может, пора уже действовать? — Она вновь неожиданно меняет тему и напоминает: — Эстон тебя поддержит.

— Знаю, спасибо.

Я нахожу повод для отказа, потому что не хочется мне, избавившись от одного озабоченного будущим императорством субъекта, попасть в зависимость от другого.

— Нельзя допускать скандала. Да и не критичная пока ситуация. Подождем.

— Не понимаю, чего ты собираешься ждать. А скандал… Подумаешь, скандал. Если правильно его разрулить, то и последствий значительных для империи не будет. — Файола пожимает плечами, но все же принимает мою позицию. — Ладно. Тебе видней… Ну и какое развлечение на завтра нам приготовили?

Она поднимается, чтобы забрать со стола планнер. Заглядывает в него и, изумленно подняв брови, сообщает:

— Катание на хинари… Это что за транспорт такой?

Я лишь развожу руками, потому как даже не представляю, что это может быть. А по факту… По факту оказывается, что хинари вовсе и не транспорт.

Изящное, грациозное животное, с идеально гладкой, словно покрытой воском коричневой шкурой, осторожно переступает тонкими длинными ножками, поводя тремя короткими остренькими ушками и косясь черными блестящими глазами на свою наездницу. А та, вцепившись в поводья, думает вовсе не о приятных минутах стремительного бега, которые ей так живописно расписывали перед поездкой, а о том, как бы не свалиться с этого живого средства передвижения. И совсем не обращает внимания ни на красоты цессянской степи, ни на других «счастливцев», согласившихся на экстремальную прогулку, ни на своего спутника, который едет рядом и ласково выговаривает:

— Шаса — самая послушная и чуткая хинари. Она отлично объезжена и не позволит тебе упасть.

Возможно, так и есть, но мне, непривычной к тому, что сиденье подо мной раскачивается, а земля где-то очень далеко внизу, спокойствия это не приносит.