Институт

- Ладно, не дрожи. Бог даст, обойдется… И давай, о наших разговорах особо не распространяйся. Хоть ничего секретного во все этом нет, любой может сообразить, если подумать будет не лень, но все равно – я тебе так, по-свойски, без передачи. Гуд?

- Гуд-то гуд, но вы, ребята, даете. Самим-то не противно?

- Противно – не противно… Работа…

Так поучительный разговор и закончился. И хотя Игорь ничего в своих привычках и разговорах не изменил, разве что Солженицына в тот раз быстро домой оттащил, посетовав изотопному знакомцу, что его самого подвели и не принесли, но все сказанное Роговым запомнил хорошо. На всякий случай. Иногда даже подумывал, что Рогов этот разговор специально с ним провел. В качестве, так сказать, профилактики. Если действительно так, то Игорь не мог не отдать такой профилактике должного. А с Роговым встречались и беседовали, как раньше, вполне по-приятельски.

Впрочем и сам Рогов постепенно заметно менялся. И не в том даже смысле, что стал завинчивать гайки без зазрения совести. Нет, этого как раз не происходило. То есть, номер свой он, разумеется, отрабатывал и положенного протокола придерживался, но при этом старался, по мере возможности, жизнь людям не затруднять, а облегчать – и разрешения разные без разговора подписывал, хотя соответствующие копии прошений в соответствующие папочки и складировал, и на дружбу с иностранцами не накидывался, и насчет вечно запаздывающих загранпаспортов для сотрудников звонил в любые инстанции без разговоров, и вообще… Так что могло быть (а в других местах вовсю бывало) куда хуже, и все заинтересованные лица считали что им, в целом, очень даже повезло. Менялся он в другом смысле.

Похоже, что, при всей его выучке и дисциплинированности, сама по себе атмосфера режимности в их довольно беззубом и почти даже и не режимном заведении наводила на его олатиноамериканенную душу некую глобальную тоску. И тоску эту он изживал самым что ни на есть традиционным способом. Сначала начали замечать, что от него порой несколько отдает высококачественным коньяком и даже в рабочее время. Потом некоторые пользовавшиеся его симпатией лица, к которым, похоже, относился и Игорь, иногда были допускаемы увидеть приоткрытую дверцу его кабинетного шкафа, где на одной из полок бутылка этого самого коньяка и пребывала и даже в окружении нескольких хрустальных рюмок. На следующей ступени развития своей тоски он даже начал порой предлагать своим посетителям из категории “надежных” присоединиться к нему на рюмочку, а когда люди, как правило, отказывались, ссылаясь на середину рабочего дня и общую занятость, то он не обижался и прикладывался в одиночку. Похоже, однако, что одиночество в процессе такого дела его не устраивало не очень, так что все чаще в кабинете его пребывала вместе с ним одна из секретарш, а то и обе, и глаза у них к концу дня приобретали поволоку совершенно дьявольскую. Еще позднее пошли негромкие разговоры, что дело зашло и подальше коньяка и звуки из роговского кабинета в течение рабочего дня доносятся самые многозначительные, а у секретарш то губки припухлые, то пуговички на блузках через одну застегнуты. В общем диагноз ясен – уход от суровой действительности в мелкие жизненные радости налицо. Под такое дело и районный комитетчик стал в районе роговского кабинета появляться куда реже…

Так оно, по-видимому, и шло бы, поскольку всех участников событий как внутри режимного кабинета, так и за его пределами, сложившаяся ситуация, похоже, вполне устраивала. Увы - жизнь неутомима в подкидывании сюрпризов, а потому с течением времени последовала стремительная череда происшествий, существенно изменившая многое и для многих. Но чтобы сделать произошедшее более понятным, надо будет ввести в повествование новое лицо, в своем роде столь же показательное для того времени и того места, как и Рогов.

VI