Институтки

— А ты — выскочка, в «передовишки» лезешь, — выпалила Чернушка, только недавно усвоившая слово «передовая». Сидевшие девочки расхохотались, повторяя: «передовишка».

— А ты, а вы… — Франк не находила слов и только, блестя глазами, трясла своей рыжей головой.

— А к Салоповой так и не пойдем, — закричала Иванова, заглушая спор.

Начавшаяся было ссора сразу заглохла.

— Нет, пойдем, — упрямо заявила Франк, — по крайней мере, я иду.

— Да ведь не пустят.

— И не пустят, да я пойду. Ведь опасно только по парадной пробежать да нижним коридором, а уж влетим в лазарет — Вердер не выгонит. Кто со мной?

— Конечно, я! — Чернушка, веселая, ласковая, схватила за руку Франк. — Вместе, да?

И девочки, забыв ссору, уже целовались и строили план операции.

Вечером, в семь часов, когда Билле углубилась на кафедре в какой-то немецкий роман, Чернушка и Франк незаметно шмыгнули из класса, слетели по лестнице, проскользнули мимо швейцарской, пока Яков отсутствовал, так как при случае он мог и наябедничать. Тихонько, едва касаясь пола, промчались по нижнему коридору, где налево шли музыкальные классы, а направо были комнаты Maman, и благополучно появились в лазарете перед очами добродушной толстой Вердер — лазаретной дамы.

Обе девочки, едва сдерживая дыхание, присели и объявили, что присланы из класса узнать о здоровье Салоповой. Вердер похвалила девочек за внимание, но объявила им, что больной хуже и доктор не велел никого пускать к ней.

Опечаленные Франк и Чернушка возвращались назад, волоча ноги и уже не заботясь о том, что могли быть пойманы.

Из крайней комнаты раздавались по-детски неуверенные гаммы и крики Миндер, бранившей какую-то кофульку.

— Вот злющая! — проговорила Чернушка, прикладывая ухо к двери. — Так и шипит, — и вдруг, приложив губы к замочной скважине, Чернушка сама зашипела, как подошедший самовар.

Франк, зная, что Миндер до смерти боится кошек, громко мяукнула, и обе девочки, охваченные непреодолимой жаждой озорства, накинув передники на голову, пролетели мимо швейцарской, из-за стеклянной двери которой теперь глядел на них во все глаза Яков. Мимо бельевой, столовой не переводя духа взвились по второй лестнице в третий этаж и, вбежав в свой дортуар, бросились, едва дыша, на кровати.

— Ой, не могу, ой, не могу! — кричала Франк. — Миндер, верно, умерла со страху.

— А ведь Яков-то нас видел; я, знаешь, посмотрела, из-под передника, а он так и вытянул шею за нами.

— Ну да где ему узнать. Мы летели-то как вихрь.

Девочки отдышались. Франк достала из своего ночного шкапика пеклеванник и красную глиняную кружку, наполовину наполненную патокой.

— Когда ты купила? — и Чернушка облизнулась.

— Утром посылала истопника, он сам мне и в шкап поставил.

Девочки разделили пеклеванник, вынув мякиш, налили в образовавшееся углубление патоку, снова закрыли его мякишем и затем с наслаждением принялись уписывать необыкновенное блюдо. Пеклеванник с патокой, молодая репка, свежие огурцы считались первым лакомством.

Покончив с трапезой, вымыв руки в умывальной, подруги оправили свои волосы, пелеринки и уже чинно, благовоспитанно спустились в класс. В коридоре было шумно, посередине стояли две «чужие» классные дамы, возле них Миндер, взволнованная, вся в пятнах, что-то быстро рассказывала, поводя короткими ручками. Группы воспитанниц двух старших классов окружили их. Когда Франк и Чернушка показались в конце коридора, Миндер заметила их и что-то быстро проговорила. Все головы обернулись к ним, и, когда девочки, уже встревоженные, подошли ближе, десятки пар любопытных, веселых, злых и подозрительных глаз уставились на них.

— Я сейчас всех выведу на чистую воду! — шепнула Миндер и раздвинула кружок любопытных.

— М-lle Франк, где вы сейчас были?

— Я? — Франк оглянулась на Чернушку. — Мы?

— Нигде, — выпалила Чернушка, — мы здесь.

Девочки, окружавшие их, расхохотались.

— Il n'у a rien de drôle dans tout ceci[138], — строго объяснила Черкасова, красивая, несколько сутулая классная дама шестого класса. — Дело в том, — продолжала она, подходя к Чернушке и Франк и глядя на них большими, выпуклыми, всегда насмешливыми глазами, — что m-lle Миндер оскорблена и этого так не оставит, потому что оскорбили ее взрослые девушки, грубо и сознательно.

Чернушка и Франк, встревоженные, подавленные холодным и презрительным тоном Черкасовой, побледнели, поглядели друг на друга и опустили голову.

— А вы, кажется, уже понимаете, в чем дело? — еще язвительнее продолжала Черкасова. — М-lle Миндер, виновные найдены, мне кажется, они даже и не думают отпираться. Méchantes et mauvaises petites sottes![139] — проворчала она уже про себя.

Франк и Чернушка вспыхнули, но раньше, чем они решились ответить, Миндер налетела на них.

— Я этого так не оставлю! Я никогда не прощу такого оскорбления. Я сейчас иду к Maman. Вам обеим не дадут ни аттестата, ни диплома. Или я подам в отставку, или вас выгонят из института! — Миндер вся тряслась и едва выговаривала слова от злости. — Где карандаш, где карандаш, которым вы писали?

Франк и Чернушка переглянулись, и обе выговорили вдруг, как бы спрашивая одна другую: