Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц

Но за дверью было тихо, и ее не отпирали. Тогда мы распахнули окна и сели на них, напряженно прислушиваясь к каждому стуку колес и зорко всматриваясь в полутемный двор. Прождав таким образом до 12 часов ночи, чуть было не приняв за государя подъехавшего к парадному крыльцу эконома, прозябнув порядком и утомившись, мы молча и невесело разделись и улеглись в постели, опечаленные, что государь не приехал.

На другой день ни от maman, ни от классных дам мы не получили никаких внушений и замечаний; о «бунте» ни тогда, ни впоследствии не было сказано ни одного слова. Они выглядели только суровее обыкновенного, да в журнале за поведение мы увидали у всего класса по двойке. Обыкновенно хорошие по поведению и успехам ученицы огорчались и плакали, если получали случайно двойку, но на этот раз ни одна не обратила на нее внимания: самые хорошие не попросили классную даму переправить ее, и самые смирненькие не попросили у нее прощения.

В мое время воспитанниц первого класса выпускали перед Рождеством, почему и выпускные экзамены производились всегда в декабре. Экзамены были трудны: по всем предметам спрашивалось все, пройденное в течение всех семи лет. Всего труднее было готовиться к экзамену по истории, потому что в 4—5 дней надо было основательно повторить древнюю, среднюю, новую и русскую историю и подробнейшую к каждой из них хронологию. Выпускных не стесняли: они покупали стеариновых свечей, усаживались группами по две, по три и четыре где-нибудь в коридоре, прилегающем к дортуарам, и просиживали ночи напролет, читая вслух данный предмет и спрашивая друг друга. У каждой лучшей ученицы была своя группа слабых, не по принуждению, а по доброй воле.

Нет ничего удивительного, что на экзамен воспитанницы являлись одна бледнее другой, а только позже от волнения краска бросалась им в лицо и ярко горела до конца. Случалось иногда, что с воспитанницей, вызванной к экзаменационному столу, делалось дурно, и ждали, чтобы она успокоилась, а одна из самых прилежных, хотя и не блестящих учениц, Маша Р..., на одном из экзаменов упала в обморок, и ее унесли в лазарет.

Замечательно, что лентяйки, ничего не делавшие весь год, списывавшие переводы, задачи и сочинения, написанные для них другими, и готовившие уроки только к тому дню, когда их должны были спросить, а у учителей, которые имели обыкновение вызывать по алфавиту, только свой, безошибочно рассчитанный кусочек, — переносили бессонные ночи (к экзаменам они зубрили усердно) гораздо бодрее и безнаказаннее, нежели хорошие ученицы. Происходило это, по всей вероятности, оттого, что они не успели утомиться за год, что подготовка к экзамену давала им массу нового и интересного в своем роде, которое легко усваивалось их свежей головой и памятью, а также и потому, что они привыкли к плохим отметкам и не страшились их, тогда как хорошие ученицы не могли без ужаса думать о том, что они срежутся на экзамене и обманут надежды уважаемого, любимого и крепко полагающегося на них учителя.

Я тоже пробовала готовиться по ночам, но скоро бросила. После одной бессонной ночи, проведенной за историей, я стала рассказывать подруге о каком-то князе из времен Удельного периода и вдруг остановилась посреди фразы на одном имени. Как я ни билась, я не могла вспомнить ничего далее, оборвалась всякая связь, появилась абсолютная пустота. Я мучительно повторяла одно и то же слово, пока со мной не сделалась истерика; а между тем я была одною из лучших учениц, училась охотно и знала хорошо историю <...>. После этого я не только перестала заниматься по ночам, но и вообще совсем перестала готовиться к экзаменам.

Одним из последних экзаменов был у нас экзамен географии. Обновлять весь семилетний курс в памяти не приходилось много, потому что учитель наш И.А. Зенгбуш не давал забывать пройденного: спросив новый урок, он «сыпал» вопросами из старого, гонял по немым картам всех частей света, не выносил, когда коверкали иностранные названия, и терпеть не мог, когда показывали неточно и отвечали не сразу. Благодаря этому самые плохие ученицы кое-что знали и помнили. Но экзамен все-таки страшил нас, потому что главным образом должны были спрашивать географию Российской империи, которую учили очень подробно и спрашивали строго, а присутствовать на экзамене должен был генерал Менде, недавно назначенный к нам заведовать учебной частью на место старого князя Лобанова-Ростовского.