Всё-таки заканчиваю ненавистную мною фразу и мельком смотрю на Агнес. Я ожидала увидеть в её взгляде злость, ну или хоть что-то. Она равнодушно поправляет выпавшую из причёски светлую прядку и, задрав подбородок, укладывает предплечье обратно на подставку. Не замечаю, как начинаю злиться сама, хоть я и боялась увидеть Агнес в гневе. Однако, увидев её такой отстранённой и спокойной, вмиг понимаю, что хотела бы увидеть её злость. Или хотя бы какую-нибудь её эмоцию.
– Мистер Мартен, вы признаёте собственную вину? – наконец переключаюсь, услышав голос Берг.
– А в чём я виноват?
Вопрос Маэля вызывает короткие нервные смешки женщин, присутствующих в кабинете директора лагеря. Несмешно только нам с мисс Сандберг – видимо, мы из всех тут собравшихся оказываемся самыми адекватными.
– Вы и правда считаете этот вопрос уместным?
Вижу, что миссис Берг сильно сдерживается от какой-нибудь едкой фразы, которая так и норовит выскочить из её рта, но она пытается вести конструктивный диалог с нами обоими. Конечно, со мной легче: ведь я жертва. Жертва, попавшая в лапы гнусного и обнаглевшего преподавателя, который принуждал её к сексу.
Да, всё было именно так.
А ещё он посмел поддерживать жертву во всём и помогал преодолеть её загоны, её нелюбовь к себе, помог понять, что она на самом деле прекрасна. Любил её искренне, хотел для неё всего самого лучшего. Переживал, не был равнодушным, когда рядом с ней не было никого.
Самый настоящий злодей. Самый настоящий монстр.
– Да, считаю уместным, – голос Маэля звучит твёрдо. – В чём вы меня обвиняете?
– Мистер Мартен, вы низкий человек, – мисс Лэнгтон включается в разговор, и я вздрагиваю от раздражения. Бьюсь об заклад, всё это – её рук дело. – Я даже не могу назвать вас мужчиной, – она сжимает ручку и блокнот, которые держит в руках, и Маэль мягко вздыхает. – Я так хорошо к вам относилась, а теперь…
– А теперь относитесь плохо. Я уже понял, – с иронией проговаривает Маэль, а у меня из-за нервов чуть не выскакивает короткий смешок. – Вы так и не сказали, что я сделал, – он усаживается удобнее и переводит взгляд на мисс Сандберг. – Госпожа психолог, может, хотя бы вы нам всем подскажете, что тут не так? Почему я совершаю такие низкие поступки? Почему я больше не достоин называться мужчиной? – Мисс Сандберг молча слушает, как Маэль начинает медленно вскипать, словно нагревающийся чайник, а её глаза внимательно изучают каждое его движение. – И почему девочка тянется к одному единственному взрослому среди толпы других? Может, потому что ему одному на неё не всё равно?
– То, что вы сделали… то, что вы… – миссис Берг начинает часто дышать, прерываясь почти на каждом слове. – Это возмутительно.
– Ну, давайте. Скажите, что я сделал, – Маэль подаётся вперёд, облокотившись на подлокотники. – Поступил, как последний мерзавец? Воспользовался беспомощностью? Настоял на сексуальных отношениях? Может, я применил насилие и взял свою студентку силой?
Учителя на мгновение теряются, ведь, кажется, понимают, что тот, кто действительно совершил бы эти преступления, не стал бы так просто о них говорить. Не стал бы настаивать на том, чтобы его обвинили или сказали об этом напрямую. И ни миссис Берг, ни мисс Лэнгтон, ни тем более мисс Сандберг не могут сказать, что Маэль совершал эти ужасные вещи. Потому что они понимают, что это неправда.
Они знают его, знают слишком хорошо, знают, как я страдала, и знают, что всё, что между нами было, произошло по обоюдному согласию. Но они не могут сейчас поступить по-другому. Не могут сделать вид, что такие отношения – это норма. Хоть и понимают, что это, возможно, был единственный вариант для меня.
– То, что вы, мистер Мартен, сделали, нарушает любые правила и устои нашего общества и в частности этого лагеря, – тихо, но твёрдо произносит миссис Берг. – Мы вынуждены попросить вас написать заявление об увольнении и уехать немедленно. Пока мы не задействовали органы.
– Знаете, что я на самом деле сделал? – Маэль, проигнорировав лёгкие угрозы директрисы, продолжает гнуть свою линию. – Я спас Леону от одиночества. – Мои глаза наполняются слезами, ведь я понимаю, что это именно то, что он сделал, –
Он мог бы узнать это тоже, если бы его дочь… если бы всё было по-другому.
– Не смейте говорить ничего про детей, мистер Мартен, – миссис Берг вновь включается в разговор в своей привычной агрессивной манере. – Я сделаю всё возможное, чтобы вы никогда больше не работали с детьми.
– Вы меня совершенно не слышите. В этом ваша проблема.