Инструктор. Снова в деле

Несмотря на принятое решение, остаток ночи Мячиков спал плохо: беспрестанно ворочался, охал и вскрикивал спросонья от кошмаров, просыпался в холодном поту и, всматриваясь во мрак комнаты, понимал, что это сон, но все равно ему было страшно. Жена подозревала, что он заболел, и уговаривала вызвать врача, но Мячиков отказывался, и, мучаясь тревожными предположениями, ранним утром, когда весь мир еще был окутан дымкой тумана, он позвонил Фитилю. Мячиков решил, что будет надежнее, если он придет к шефу с результатами и доложит конкретно, что предпринял. Он почувствовал намек на то, что шеф ждет от него незамедлительных действий, решения проблемы, и в зависимости от того, как справится Мячиков с этим заданием, так и сложится его дальнейшая судьба. Только представив, как может обернуться ситуация, он ощутил учащенное сердцебиение и прогнал дурные мысли прочь, предпочитая не думать, что может выйти в случае его промашки.

– Чего в такую рань звонишь? – недовольно буркнул в трубку Фитиль.

– Рань не рань, – торопливо забормотал Мячиков, словно на счету была каждая секунда, – а мне с тобой встретиться надо. Дело не терпит отлагательств.

– Вечно у тебя геморройные дела, как послушаешь, сплошная тошниловка. Как ты умудряешься в передряги попадать? У тебя талант на проблемы нарываться!

– А у тебя тоже есть один талант, – попытался пошутить Мячиков, чувствуя, что шутка выходит какой-то натянутой и совсем не смешной. – Все мои передряги и комплексы в дым превращать. Если бы за это медали давали, давно многократным стал бы…

– Дают. Но не медали. Я так понимаю, тебя хорошенько поджарило. Когда и где базарить будем?

Мячиков, договорившись встретиться с Фитилем в Столешниковом переулке, почувствовал себя значительно лучше, можно сказать, совсем вылеченным. В Фитиле Мячиков не сомневался, потому что тот всегда отвечал за свои слова. И, заплатив ему определенную сумму даже вперед, можно было быть уверенным, что выполнит он все безукоризненно, а если дело пойдет не так или его разрешение затянется, то Фитиль примет издержки на свой счет. Только в последний раз как-то кривовато получилось, впервые за долгие годы, ну, да и на старуху иногда бывает проруха. Мячиков не отчитывал Фитиля, может быть и потому, что побаивался его, и не вел себя с ним так высокомерно, как позволял себе вести с подчиненными. Фитиль плохо понимал юмор и еще хуже понимал людей, которые показывали ему свой характер. Он мог молча запомнить что-то, а потом наказать, причем это получалось у него так неожиданно и ловко, что его обидчик не догадывался, почему с ним обошлись так плохо, хотя бы по той простой причине, что Фитиль не изменял своей привычке делать своих обидчиков жмуриками. Мячиков потому так и осторожничал, зная, что если Фитиль так легко расправляется с его врагами, то почему бы однажды ему не расправиться и с Мячиковым, если тот будет говорить всякие глупости. И не водился бы Мячиков с человеком, внушающим ему настоящий животный страх, да не мог, потому что того требовало дело и обязывало доверие шефа, который, назначив Мячикова директором «МосРиэлта», держал его при себе как аккуратного исполнителя по особо важным вопросам. Причем, разрешая эти вопросы, Мячиков пользовался такими полномочиями, которым могли бы позавидовать многие люди его круга.

«Фитиль поможет, он, как всегда, спасет. День-два – и можно будет вздохнуть спокойно. Главное, что никакой шумихи не будет. А это хорошо. Прикроют журналюги свои пасти. У этой мелюзги ничего не выйдет, пока Фитиль с нами работает. Он умеет заставить людей молчать, да так надежно, что и сомневаться не приходиться. Результат всегда налицо», – Мячиков тихо бормотал себе под нос неясные угрозы и проклятья, адресовавшиеся тому, кто смел потревожить его спокойствие. Отдернул шторы в гостиной, и серость пасмурного дня хлынула в комнату. Постояв немного перед окном и рассеянно взглянув на Кутузовский проспект, никогда в жизни не бывавший пустым, Мячиков, тяжело дыша, неспешно отправился в спальню растолкать жену, чтобы она его помыла, помогла одеться и дала чего-нибудь перекусить. После такой нервной ночки есть хотелось особенно сильно, словно накануне Мячиков занимался лечебным голоданием.

Жена не роптала, только, зевая, смотрела на мужа и, кажется, не совсем понимала, чего от нее ждут.

– Ну? Что смотришь? Помоги мне помыться, – с оттенком легкого раздражения приказал ей Мячиков. – И дай ухватить что-нибудь. Я сильно хочу жрать.

Она помогла ему снять халат, тщательно и старательно вымыла его тело, дряблое, словно желе, не испытывая при этом (или изображая, по крайней мере) никакой брезгливости, накормила его отбивными и спагетти и дала выпить гранатового сока. К этому времени как раз подъехали шофер и охрана.

Мячиков напоследок поцеловал жену мясистыми губами в лоб и, ухмыльнувшись, ущипнул чуть ниже талии, как привык выражать довольство ее поведением. В сопровождении троих бывших десантников он вышел из квартиры во двор, где моросил мелкий нудный дождь.