Инструкция к машине для пыток

Мне казалось, что в этот вечер нелепость пожалела нас, но считал я так лишь в момент опьянения, что кисло-горькой тошнотой подобрался к моему горлу. Удар с дальней стороны доски, нож, сверкнувший в тёмном переулке: абсурд пришёл на саму действительно – пьяный разговор о идеалах, политике, душе – романтизированная сцена забытого всеми бара, где двое бродяг изливают, как в дырявые корыта, свои души. Бессмысленный процесс, не имеющий ни потенциала, не предпосылок – никакого развития – сплошное «А я был сделал так, а я бы сделал то!». От осознания неимоверной глупости меня накрыло жгучее, как полуденное Солнце, чувство стыда – от него никуда не скрыться. Финка ударила в душу – настроение исчезло в миг, покрыв спину потом. Мои усредненные тридцать проходят в цикле глупейших и тривиальнейших социальных клише. Кого не спроси: «Бывало ли у вас так, что вечером в пустом баре вы обсуждали, как глуп мир и как легко его сделать «умным»? Нужно лишь вас назначить президентом мира, о, мировой авторитет!». Любой ответит согласием. Галстук начал резко меня душить – пришлось развязать его и повесить как петлю на шею. Белая рубашка пропитывалась потом, а костюм начал обтягивать всё тело, вызывая приступ клаустрофобии.

Мне захотелось стереть этот диалог из памяти мира, зарыться в какой-нибудь пыльный чердак и не выползать из него до скончания времён. Жана я уважал в этой ситуации куда больше: он, промолвив пару слов, сохранив самоуважение, хладнокровие и золотое молчание, проявив себя прекрасным слушателем, что слушает, но не слушается. Я же был шутом и пустомелей.

Благо, что бармен выручил нас – его репутация говорила сама за себя: он, закончив полировать совершенно чистые бокалы, незаметно бросив взгляд на часы, учтивым шагом направился к нам, чтобы сказать: «Джентльмены, вынужден вас оповестить: наш бар закрывается через пять минут. Повторить?». Идеально! Ни одного лишнего слова, хорошее начало и прекрасный открытый конец, развивающий диалог единственным словом.

– Нет, спасибо. Мы уже достаточно выпили, да и невежливо сидеть до последних секунд, – ответил ему Жан. – Можно чек, пожалуйста?

С кроткой улыбкой бармен кивнул и удалился за терминалом. Я скрылся за кепкой, проиграв эту партию. Перед выходом я успел положить в маленькую корзинку пятьсот рублей чаевых, заметив через отражение в зеркале маленькую благодарную улыбку – единственную стоящую вещь за весь вечер.

– Пойдем прогуляемся, – настоял Жан и задал мне вопрос уже на улице. – Ты в порядке? Выглядишь траурно.

– Это было глупо.

– Что именно?

– Всё.

Медленно мы начали свой путь, не подмечая, куда именно мы движемся. Метро уже было закрыто и развозило последних везунчиков по дальним станциями. Была вероятность поймать некий муниципальный транспорт, но погода была неплоха – прохладный свежий ветер сбил нас с толку, отправив бродяжничать в обход здравого смысла. Барная улица была заполнена группами молодых людей, стягивающихся всё ближе и ближе к друг к другу, но лишь потому, что в месте стечения потоков приходились двери заведений, работающих до самого утра. Многие уже едва ходили на ногах, но оттого громкость и частота смеха была прямо пропорциональна возможности контролировать свои движения. В тёмных уголках слышен был интервальный кашель между рвотными всплесками, либо журчание, вытекающее в протяженные тёмные полосы, сползающие на главную улицу. Такси патрулировали улицу, вырывая из туманного облака сигаретного дыма парочки, решившие для себя вопрос этой ночи.

– Ты слишком серьёзно относишься к некоторым вещам. Не нахожу ничего глупого в нашем вечере, – старался оспорить Жан. – Да, твои взгляды утопичны, но лучше иметь свои фантазии, чем чужие фабулы. Они понравились мне, даже учитывая тот факт, что я склоняюсь к более действенным и реалистичным направлениям.

– Поэтому мне тебя не победить.

– В поддержку тебя отвечу твоими же словами: «Ты победишь перед дверям в Вечность».

– Если они вовсе есть.

– Думаю, важна лишь твоя вера в них. С миром ничего не сделать, но с душой… С душой вполне возможно. Каменные джунгли никуда не исчезнут и пищевая цепочка, поверь мне, тоже. Время, когда человеку было легко жить, склоняется не к историческому периоду, а к месяцам в утробе матери.