Читаем Инструмент полностью

— Ну… все зависит от того, как понимать слово «понравилась». Вы, конечно, не собирались развлекать публику в обычном смысле этого слова. Ваша пьеса… вы меня простите… она не возвышает. Но героиня в ней великолепная. Великолепно сыграна, и образ, вероятно, правдивый. Я таких женщин не знаю, так что не мне судить. Я, наверно, не то говорю. Я была знакома только с двумя драматургами. С Филиппом Берри — мы встретились с ним в Хоуб-Саунде, прелестный человек. Ну и, конечно, с Ноэлом Коуардом в Лондоне, еще до войны. А теперь вот вы — и где! На нашей нелепой старой ферме, которую мы просто обожаем. Какой контраст! Самый наш утонченный драматург и Коровий рай, как называет ферму мой муж.

— Контраст не стольуж велик. Я ведь скромный провинциал.

— Ну, это, увы, наверно, уже в прошлом. Какой журнал ни возьмешь, везде о вас пишут.

— Я видел только два: «Тайм» и «Ньюсуик». И в обоих глупости.

— Да, Гарри Люс странный человек. Отрастил себе такие косматые брови и взвалил всю тяжесть мира на свои плечи, — сказала она. — От всего этого вы и убежали сюда? Работаете? Отдыхаете?

— Работаю, — сказал он. — Работа для меня лучший отдых.

— Приезжайте к нам на ленч в воскресенье. Мы будем своей семьей. В час дня. Конечно, если захотите.

— С удовольствием.

— Прекрасно. И вот мое письмо. Вы не забудете его опустить? Женщина, которой оно адресовано… там внутри чек… в отчаянном положении, сидит без денег.

— Это мне знакомо, сам испытал, — сказал Янк.

Миссис Эттербери вышла, и, глядя, как она идет к большому дому, он понял, откуда у ее дочери такая фигура и такая походка.

В воскресенье Янк ничего не сказал Анне Фелпс о приглашении к Эттербери. Ей не понравится, что его пригласили на ленч, но она не подаст виду, а, узнав, куда он ездил, может быть, даже открыто выскажет неудовольствие, что ей ничего не сказали. Но с этими осложнениями он будет разбираться, когда они возникнут. Он рассчитал свой приезд к Эттербери так, чтобы появиться в пять минут второго. Его встретил лакей и провел на застекленную боковую веранду. Миссис Эттербери и ее муж сидели за газетами.

— Мистер Лукас, — сказал лакей.

— А, вот и вы, — сказала миссис Эттербери, снимая очки. — Познакомьтесь с моим мужем.

Эттербери встал и тоже снял очки. Это был крупный человек с гладко прилизанными, редеющими волосами и с довольно большим носом. В рыжеватого цвета куртке с белыми зубчатыми полосками, в рыжеватых спортивных брюках, начищенных до блеска коричневых туфлях и с желто-синим полосатым галстуком.

— Здравствуйте, мистер Лукас. Очень рад, что вы к нам выбрались. Что вы хотите выпить? Мы с женой предпочитаем «Дайкири», и если вы не возражаете…

— «Дайкири» с удовольствием, — сказал Янк.

— Садитесь вот сюда, тут солнце не будет бить вам в глаза, — сказал Эттербери.

Лакей удалился за коктейлями.

— Моя дочь будет позднее. Она с вами не знакома, но видела вас на почте.

— По-моему, я тоже ее видел. Она носит брюки для верховой езды?

— Вернее, бриджи, — сказал Эттербери. — Всегда в них здесь расхаживает. В бриджах или в синих джинсах.

— Сегодня на ней юбка, Сей. Она ходила утром в церковь, не в пример нам с тобой.

— Да. Ну, мистер Лукас, далеко вы заехали от привычных вам мест. И дело даже не в расстоянии, а… гм, в темпе жизни, — сказал Эттербери. — Моя жена говорила, что у вас вышел бензин и вы решили задержаться здесь. Вот и прекрасно.

— Да, я даже получил водительские права в Вермонте.

— Вот как? Это меня обнадеживает, — сказала миссис Эттербери.

— Комплимент со смыслом. Моя жена стала интересоваться политикой, и у нее расчет такой: раз вы получили здесь водительские права, значит, регистрироваться на право голосования будете тоже здесь, и она надеется завербовать вас в демократическую партию.

— В Вермонте?

— Как говорится, надежда вечно питает человека, — сказал Эттербери.

— Я никогда не голосовал, — сказал Янк.

— Никогда? И даже в Спринг-Вэлли, штат Пенсильвания? — сказала миссис Эттербери.

— Вы меня изумляете. Откуда вам известно про Спринг-Вэлли?

— Читала в какой-то статье, а у нас, вернее, у моего мужа, есть там знакомый.

— Попробую догадаться кто, — сказал Янк. — Не Портер Дитсон?

— Он самый, — сказал Эттербери. — Старый хлюст.

— Хлюст? — сказала миссис Эттербери. — Я этого слова не слышала со времени…

— Портеру оно подходит, — сказал Эттербери. — Вы со мной согласны, мистер Лукас?

— Да, пожалуй. Это личность уникальная в Спринг-Вэлли. У нас были и другие хлюсты, но Портер Дитсон — единственный, кто катается на коньках в бриджах для гольфа.

— Да, это в его духе, — сказал Эттербери. — Он один из последышей старой гвардии, и у него, кажется, есть братец, настоящий истукан. Брайс?

— Правильно. Брайс Дитсон. Вы точно его охарактеризовали. Настоящий истукан.

— Такой в демократическую партию не вступит, — сказала миссис Эттербери.

— Портер Дитсон тоже не вступит, — сказал Янк.

— Я очень рад, что он вам нравится, — сказал Эттербери.

— Да, нравится. Я таких больше нигде не встречал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книга на все времена

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века