Инструментарий человечества

Справа бульвар резко шел вверх, подобно пандусу, и исчезал в облаках. На самом краю линии облаков виднелись следы катастрофы. Я не был уверен, но мне казалось, что некие невообразимые силы порвали бульвар в мелкие клочки. Где-то за облаками скрывалась Абба-динго, место, где были ответы на все вопросы…

По крайней мере, так считали мои спутники.

Вирджиния прижалась ко мне.

– Давай вернемся, – сказал я. – Мы городские люди. Мы ничего не знаем про руины.

– Возвращайся, если хочешь, – ответил Махт. – Я лишь пытался сделать вам одолжение.

Мы оба посмотрели на Вирджинию.

Она подняла на меня свои карие глаза. В этих глазах стояла мольба, которая была древнее всех мужчин и женщин, древнее человеческой расы. Я знал, что она скажет, еще прежде, чем она это сказала. Она скажет, что должна знать.

Махт праздно давил мягкие камни ногой.

Наконец Вирджиния произнесла:

– Пол, я не стремлюсь к опасности ради опасности. Но я говорила серьезно. Быть может, нам велели полюбить друг друга. Что это будет за жизнь, если наше счастье и нас самих определил некий компьютерный поток или механический голос, обращавшийся к нам, пока мы спали и учили французский? Быть может, вернуться в старый мир – это забавно. Думаю, так оно и есть. Я знаю, что ты подарил мне счастье, о существовании которого я до нынешнего дня даже не подозревала. Если это действительно мы, значит, у нас есть нечто чудесное, и мы должны об этом знать. Но если нет… – И она расплакалась.

«Если нет, ничего не изменится», – хотел сказать я, но зловещее, угрюмое лицо Махта смотрело на меня через плечо Вирджинии, которую я притянул к себе. Говорить было нечего.

Я крепко обнял ее.

Из-под ступни Махта вытекла струйка крови. Ее впитала пыль.

– Махт, ты ранен? – спросил я.

Вирджиния обернулась к нему.

Махт вскинул брови и беззаботно ответил:

– Нет, а что?

– Кровь. Возле твоей ступни.

Он посмотрел вниз.

– Ах, это. Ерунда. Всего лишь яйца какой-то не-птицы, которая даже не умеет летать.

Прекрати! – телепатически крикнул я на старом общем языке. Я даже не пытался думать на новообретенном французском.

Махт изумленно шагнул назад.

Из ниоткуда пришло послание: спасибо спасибо большоедобро пожалуйстаидидомой спасибо большоедобро уходи плохойчеловек плохойчеловек плохойчеловек… Где-то животное или птица предупреждала меня о Махте. Я бросил ей мысленное спасибо и сосредоточился на нем.

Мы смотрели друг на друга. В этом ли заключалась культура? Стали ли мы мужчинами? Всегда ли свобода включала свободу не доверять, бояться и ненавидеть?

Он мне совсем не нравился. Названия забытых преступлений пришли мне на ум: убийство, похищение, безумие, изнасилование, ограбление…

Мы не знали этих вещей, но я ощущал их.

Он спокойно заговорил со мной. Мы оба тщательно ограждали разум от попыток телепатического прочтения, и потому единственными средствами нашего общения были эмпатия и французский.

– Это твоя идея, – солгал он, – или твоей дамочки…

– Неужели ложь успела вернуться в мир, и мы отправляемся в облака без всякой на то причины? – спросил я.

– Причина имеется, – ответил Махт.

Я мягко оттолкнул Вирджинию и так крепко запечатал свой разум, что антителепатия стала походить на головную боль.

– Махт, – произнес я – и сам услышал животное рычание в собственном голосе, – скажи, зачем ты привел нас сюда, или я тебя убью.

Он не отступил, а посмотрел мне в лицо, готовый к битве.

– Убьешь? – сказал он. – То есть сделаешь меня мертвым? – Но его словам не хватало убежденности. Ни один из нас не умел драться, однако он был готов защищаться, а я – нападать.

Под мой мысленный щит вкралась животная мысль: добрыйчеловек добрыйчеловек за шею его хватай воздух не летит аааах воздух не летит аххх скорлупа трещит…

Я воспользовался советом, не задумываясь, откуда он взялся. Ничего сложного. Я подошел к Махту, обхватил руками его горло и сдавил. Он попытался оттолкнуть мои руки. Затем – пнуть меня. Я же вцепился ему в глотку. Будь я лордом или ход-капитаном, быть может, умел бы драться. Но ни я, ни Махт драться не умели.

Все кончилось внезапной тяжестью, обвисшей у меня в руках.

От удивления я выпустил его.

Махт лишился сознания. Умер ли он?

Вряд ли, потому что он сел. Вирджиния подбежала к нему. Он потер горло и хрипло произнес:

– Тебе не следовало этого делать.

Я осмелел.

– Скажи-ка мне, – рявкнул я, – скажи-ка, зачем ты привел нас сюда, или я сделаю это снова.

Махт слабо ухмыльнулся и прислонил голову к руке Вирджинии.

– Это страх, – сказал он. – Страх.

– Страх? – Я знал слово – peur, – но не его значение. Это было какое-то беспокойство или животная тревога?

Я думал с открытым разумом; да, подумал он в ответ.

– Но почему он тебе нравится? – спросил я.