Инструментарий человечества

– Полагаешь, ты сможешь любить эти марки, когда вернешься домой? Они смогут говорить с тобой? Смогут заставить тебя полюбить самого себя? Эти кусочки бумаги – не твое заветное желание. Оно состоит в чем-то другом.

– В чем? – воинственно спросил Род.

– Чуть позже я объясню. Во-первых, ты не можешь меня убить. Во-вторых, ты не можешь причинить мне вред. В-третьих, если я убью тебя, то лишь ради твоего блага. В-четвертых, если ты выйдешь отсюда, то станешь очень счастливым человеком.

– Мистер, вы рехнулись? – воскликнул Род. – Я могу сбить вас с ног и выйти в эту дверь. Я понятия не имею, о чем вы толкуете.

– Попробуй, – спокойно предложил Хозяин кошек.

Род посмотрел на высокого, сморщенного старика с блестящими глазами. Посмотрел на дверь, до которой было всего семь или восемь метров. Он не хотел пробовать.

– Ну хорошо, – согласился он. – Выкладывайте.

– Я клинический психолог. Единственный на Земле и, вероятно, на какой-либо планете. Я почерпнул свои знания из древних книг, когда был котенком и становился молодым человеком. Я меняю людей совсем немного, едва заметно. Тебе известно, что в Инструментарии есть хирурги, специалисты по мозгу и всевозможные врачи. Они могут сделать с личностью почти что угодно – что угодно, кроме легкой правки… Этим занимаюсь я.

– Не понимаю, – сказал Род.

– Ты отправишься к мозговому хирургу за стрижкой? А к дерматологу, чтобы принять ванну? Конечно, нет. Я не занимаюсь серьезными вещами. Я всего лишь немного меняю людей. Это делает их счастливыми. Если я ничем не могу им помочь, то дарю им сувениры из этой мусорной кучи. Настоящая работа происходит вон там. Туда ты и отправишься совсем скоро. – Он кивнул на дверь с надписью: «Зал ненависти».

– Все эти недели после того, как мы с компьютером выиграли деньги, я только и делаю, что исполняю приказы различных незнакомцев! – воскликнул Род. – Неужели я не могу хоть раз сделать что-то самостоятельно?

Хозяин кошек сочувственно посмотрел на него.

– Никто из нас не может. Мы можем считать себя свободными. Наши жизни создают люди, которых мы знаем, места, которые мы посещаем, работа или хобби, которые нам выпадают. Буду ли я мертв через год? Я не знаю. Вернешься ли ты через год на Старую Северную Австралию, всего лишь семнадцатилетний, но богатый, мудрый и на пути к счастью? Я не знаю. Тебе выпала удачная полоса. Взгляни на это так. И я – часть этой удачи. Если ты погибнешь здесь, причина будет не во мне, а в перенапряжении тела в схватке с устройствами, которые давным-давно одобрила госпожа Гороке, – устройствами, которые лорд Жестокость вручил единственному недочеловеку во вселенной, что наделен правом как угодно изменять настоящих людей без прямого человеческого присмотра. Я всего лишь проявляю людей, подобно тому, как древний человек проявлял фотографию на куске бумаги, подвергнутом освещению различной интенсивности. Я не тайный судья, как твои люди в Саду смерти. Ты будешь противостоять самому себе, а я – лишь помогать, и наружу выйдешь иной ты – такой же, но чуть лучше тут, чуть гибче здесь. Кстати, это кошачье тело немного осложнит мне задачу. Мы справимся, Род. Ты готов?

– К чему?

– К испытаниям и переменам вон там. – Хозяин кошек кивнул на дверь с надписью: «Зал ненависти».

– Наверное, – ответил Род. – У меня нет выбора.

– Нет, – согласился Хозяин кошек сочувственно и почти печально, – уже нет. Выйдя за эту дверь, ты станешь нарушившим закон человеком-котом, которому грозит опасность быть немедленно испепеленным роботами-полицейскими.

– Пожалуйста, – попросил Род, – проиграю я или выиграю, можно мне в любом случае один из этих капских треугольников?

Хозяин кошек улыбнулся.

– Обещаю: если ты его хочешь, значит, получишь. – Он махнул на дверь. – Входи.

Род не был трусом, но когда он шагал к двери, ноги у него подкашивались. Дверь распахнулась сама по себе. Он вошел, уверенно, но с испугом.

Темнота в комнате казалась чернее черного. Это была тьма слепоты, лицо, на котором никогда не было глаз.

Дверь закрылась, и Род словно поплыл в темноте, такой она была ощутимой.

Он будто ослеп. Он будто никогда не мог видеть.

Но мог слышать.

Он слышал, как его собственная кровь пульсирует в голове.

Он мог обонять – это у него отлично получалось. И этот воздух… этот воздух… этот воздух пах ночью на сухих равнинах Старой Северной Австралии.

Запах заставил его почувствовать себя маленьким и напуганным. Он напомнил ему о повторениях детства, об искусственных утоплениях в лабораториях, куда он отправлялся, чтобы заново родиться.

Он вытянул руки.

Пустота.

Он аккуратно подпрыгнул.

Потолка не было.

Воспользовавшись фермерским приемом, к которому прибегали во время пыльных бурь, он осторожно оперся на ступни и ладони и по-крабьи засеменил на двух ногах и одной руке, другой рукой прикрывая лицо. Через несколько метров он наткнулся на стену и пошел вдоль нее.

По кругу.

А вот и дверь.

Новый круг.

Он закружился с большей уверенностью. Он не мог сказать, из чего сделан пол – из асфальта или какой-то грубой, истертой плитки.

Снова дверь.

Голос заговрил с ним.

Заговрил! И он услышал.