Инсургент

— Да, она большой и страшный Дивергент, и она собирается взорвать твою голову одной лишь силой мысли, — говорит Линн, ткнув его указательным пальцем в лоб. — Не говори мне, что действительно веришь во все эти детсадовские бредни.

Он краснеет и хватается за вещи из груды рядом с кроватью. Я чувствую себя неуютно из-за того, что прогоняю его, но лишь до тех пор, пока не вижу, как он бросает свои вещи вниз, через несколько коек. Ему не придется далеко уходить.

— Я имею на это право? — спрашиваю я. — В смысле, спать здесь.

— Да, — усмехает Линн. — Гек заслуживает того, чтобы его выперли. Он назвал Зика предателем на глазах у Юрая. Так нельзя. Думаю, на нем сказывается Искренность. Он чувствует, что вправе говорить, что вздумается. Эй, Мааар!

Марлен высовывает голову из-за кровати и улыбается мне, обнажая зубы.

— Эй, Трис! — говорит Марлен. — Добро пожаловать. Что такое, Линн?

— Ты можешь заставить младших девчонок дать нам что-нибудь из вещей? — уточняет Линн. — Не все, хоть что-нибудь. Джинсы, нижнее белье, возможно, запасную пару обуви?

— Конечно, — говорит Марлен.

Кладу нож рядом с нижней койкой.

— Что за "детсадовские бредни"? — спрашиваю я.

— Дивергент. Люди с особыми умственными способностями? Да ну, — она пожимает плечами. — Я знаю, ты в это веришь, но я — нет.

— Тогда каким образом ты объяснишь мою устойчивость к моделированию? — интересуюсь я. — Или возможность ему сопротивляться?

— Думаю, лидеры выбирают случайных людей и меняют моделирование под них.

— Зачем им это?

Она машет рукой перед моим лицом.

— Ты так увлечена, волнуясь о Дивергентах — прямо, как моя мама — что забываешь волноваться о делишках лидеров. Это, просто напросто, разные способы контроля над сознанием.

Она избегает смотреть мне в глаза, выводя носком туфли круги по мраморному полу. Интересно, помнит ли Линн, как находилась под контролем? Во время атаки моделирования. Я была так сосредоточена на том, что случилось с Отреченными, что чуть не забыла о произошедшем с Бесстрашными. Сотни Бесстрашных, очнувшись, обнаружили на себе черную метку убийц, а ведь они этого не выбирали. Решила не спорить. Если ей хочется верить в заговор правительства, не думаю, что смогу ее переубедить. Чтобы понять, необходимо испытать на себе.

— Я принесла одежду, — говорит Марлен, подходя к нашей койке. У нее в руках стопка черной одежды ее размера, которую она с гордостью предлагает мне. — Я даже заставила твою сестру дать мне платья, Линн. Она принесла три.

— У тебя есть сестра? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает Линн. — Ей восемнадцать. Она была в том же инициированном классе, что и Четвертый.

— Как ее зовут?

— Шона, — отвечает она. Затем смотрит на Марлен. — Я говорила, что никому не нужны платья, но ты, как обычно, совсем меня не слушаешь.

Я помню Шону. Она была одной из тех, кто ловил меня при спуске по кабелю.

— Думаю, в платье легче бороться, — говорит Марлен, вскидывая подбородок. — Это дает больше свободы ногам. И пока ты вышибаешь из кого-то дерьмо, твое нижнее белье едва ли кого-то действительно беспокоит.

Линн продолжает молчать, словно соглашаясь с ней, но не находя сил в этом признаться.

— Что там о нижнем белье? — любопытствует Юрай, обходя койку. Марлен бьет его по руке, — Некоторые собираются сегодня в здание Хэнкок, — сообщает Юрай. — Вы тоже должны пойти. Мы уходим в десять.

— Кабель? — спрашивает Линн.

— Нет. Наблюдение. Мы узнали о сторожевой башне Эрудитов, огни горят всю ночь, сможем позаглядывать в окна. Посмотрим, что они делают.

— Я пойду, — вызываюсь я.

— Я тоже, — поддерживает Линн.

— Что? Ох, я тоже с вами, — говорит Марлен, улыбаясь Юраю. — Собираюсь раздобыть еды. Хочешь пойти?

— Конечно, — отзывается он.

Марлен машет на прощание, и они уходят. Раньше она подпрыгивала при ходьбе, теперь ее шаги более гладкие… возможно, более элегантные, но теперь в девушке не хватает той детской радости, что я привыкла в ней видеть. Интересно, что она сделала, когда была под воздействием моделирования?

Линн кривится.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

— Ничего, — огрызается она и мотает головой. — В последнее время они только и делают, что болтаются вдвоем.

— Это всего лишь значит, что он нуждается в друзьях, — замечаю я. — И в Зике в том числе.

— Да. Это был настоящий кошмар. Сейчас он рядом, а на следующий день его уже нет… — она вздыхает. — Неважно, как долго ты воспитываешь в человеке смелость, ты не узнаешь, все ли получилось до тех пор, пока не произойдет что-то действительно серьезное.

Ее взгляд останавливается на мне. Я никогда раньше не замечала, какие странные у нее глаза: золотисто-карие. И теперь, когда ее волосы немного отрасли, и голова не перетягивает на себя все внимание, я замечаю ее аккуратный нос, полные губы… она изумительно красива, пока не ведет себя раздражающе. Завидую ей, но думаю, сама она свою внешность просто ненавидит. Наверное, поэтому и побрила голову.

— Ты смелая, — замечает она. — Я могла бы не говорить, ведь ты и сама все знаешь, но хочется, чтобы ты услышала мое мнение на этот счет.