Инсургент

— Правильно, — соглашается Джанин. — Надеюсь, кто-нибудь ответит мне, что мы наблюдаем у мисс Приор на боковой предлобной коре?

— Она увеличена, — отвечает другой ученый — человек с тонкими волосами.

— Специфика, — замечает Джанин так, словно ругает его.

Я начинаю понимать, что нахожусь в неком подобии школы, каждая комната более чем с одним Эрудитом — это класс. И среди них Джанин самый ценный учитель. Они все смотрят на нее широко раскрытыми глазами и ходят, разинув рты, ожидая шанса произвести на нее впечатление.

— Она больше среднего, — поправляется себя человек с редкими волосами.

— Уже лучше, — Джанин наклоняет голову. — На самом деле, это одна из крупнейших боковых предлобовых кор, которую я когда-либо видела. Тем не менее, орбитофронтальная кора удивительно мала. На что указывают данные факты?

— Орбитофронтальная кора головного мозга отвечает за вознаграждение. Те, кто желает получить награду за свои действия, имеют большую орбитофронтальную кору, — говорит кто-то. — Выходит, что мисс Приор довольствуется незначительным вознаграждением за свои действия.

— Не только это, — Джанин чуть заметно улыбается. Синий свет от экрана делает менее заметными ее скулы и лоб, но заметно оттеняет глаза. — Речь не только об ее поведении, но так же об ее желаниях. Награда не является мотиватором. Тем не менее, она прекрасно справляется с подчинением своих мыслей и действий определенным целям. Это объясняет ее склонность к вредному, но самоотверженному поведению, и, возможно, ее способность выходить из моделирования. Как это изменит наш подход к новой сыворотке моделирования?

— Она должна подавить некоторую, но не всю, активность в предлобной коре, — отвечает ученый с круглыми очками.

— Точно, — говорит Джанин. Наконец, она смотрит на меня, в ее глазах радость. — Следовательно, мы определились с вектором наших дальнейших действий. Это отвечает условиям нашего соглашения, мисс Приор?

У меня так пересохло во рту, что тяжело глотать.

А что случится, если они подавят активность в моей предлобной коре, что, если они повредят моей способности принимать решения? Что, если эта сыворотка сработает, и я стану рабом моделирования, как и все остальные? Что, если я полностью отключусь от реальности?

Я даже не подозревала, что моя личность, то, кем я являюсь, может быть отвергнуто, как побочный продукт моей анатомии. Что, если я на самом деле просто кто-то с большой предлобной корой?

— Да, — соглашаюсь я. — Отвечает.

Обратно ко мне в комнату мы с Питером идем в полной тишине. Поворачиваем налево и в конце коридора видим столпотворение. Это самый длинный из коридоров, так что, лишь дойдя до конца, я вижу его.

Он стоит окруженный группой Бесстрашных предателей с пистолетом у виска.

Тобиас — с кровью, стекающей по лицу, в белой рубашке с красными потеками, Тобиас — парень Дивергент, стоящий у крематория, в котором мне предстоит сгореть.

Питер удерживает меня руками за плечи.

— Тобиас, — выдыхаю я.

Бесстрашные предатели с ружьями наперевес ведут Тобиаса ко мне. Питер толкает меня вперед, но мои ноги будто примерзли к полу. Я пришла сюда, чтобы никто не умер. Я пришла сюда, чтобы защитить столько людей, сколько получится. И я больше заботилась о безопасности Тобиаса, чем о чьей-либо еще. Так почему же мы оба здесь? Какой в этом смысл?

— Что ты наделал? — бормочу я. Он находится всего в нескольких футах от меня, но недостаточно близко, чтобы расслышать мои слова. Когда он оказывается ближе, то берет меня за руку и сжимает ладонью мои пальцы. Пожимает и отпускает. Он бледный, его глаза налиты кровью.

— Что же ты наделал?

На этот раз в вопросе слышны слезы, и он больше похож на рычание, чем на человеческую речь.

Я бросаюсь к Тобиасу, изо всех сил стараясь освободиться от хватки Питера.

— Чего ты добиваешься? — кричу я.

— Ты умрешь, я тоже умру. — Тобиас смотрит на меня через плечо. — Я попросил тебя не делать этого. Ты сделала свой выбор. Таковы последствия.

Он исчезает за углом. Последнее, что я вижу: Тобиаса и Бесстрашных предателей, уводящих его под угрозой ствола пистолета, и кровь на его спине, текущую с мочки уха от травмы, которую я не видела.

Вместе с его уходом меня покидают остатки жизненных сил. Я перестаю сопротивляться и позволяю Питеру затолкнуть меня в камеру. Оказавшись внутри, я сползаю на пол, ожидая, когда закроется дверь, обозначая уход Питера. Но она не закрывается.

— Почему он пришел? — спрашивает Питер.

Я смотрю на него.

— Потому что он идиот.

— Ну, да.

Я прижимаюсь головой к стене.

— Неужели решил, будто сумеет тебя спасти? — фыркает Питер. — Выглядит, как поступок Стиффа.

— Я так не думаю, — возражаю я.

Если бы Тобиас пытался спасти меня, он бы все продумал, взял бы подмогу. Он никогда не ворвался бы в штаб-квартиру Эрудитов в одиночку.

На глаза наворачиваются слезы, я даже не пытаюсь их стереть. Вместо этого смотрю сквозь них, наблюдая, как все вокруг расплывается. Несколько дней назад я бы ни за что не заплакала перед Питером, но теперь мне все равно. Он — самый незначительный из всех моих врагов.