Интеграл похож на саксофон

Минут через пятнадцать в кубрике зажегся свет. «Кто это там не поднялся по боевой тревоге?» — грозно спросил командирский голос. Мы выглянули из своих норок, как суслики. Перед нами стояла группа проверяющих офицеров, сверкая погонами, а во главе — контр-адмирал, начальник Североморска.

Будь мы штатные служащие, не избежать бы нам суда и штрафного батальона, но что взять с шалопаев-практикантов? Был скандал, наш Моцарт получил нагоняй, и с ночевки нас прогнали. Несколько дней мы спали в холодных гримуборных за сценой Дома офицеров, а потом я попал на больничную койку.

Много лет спустя, сопоставляя даты и факты, я понял, что по боевой тревоге нас поднимали не просто так — к возможным боевым действиям готовилась вся армия и военноморской флот Союза Советских Социалистических Республик. Это был Карибский кризис.

СТАТЬЯ В «ПРАВДЕ»

3 декабря в газете «Правда» появилась статья под названием «О творчестве и подражательстве». В Москве только прошел Пленум Союза композиторов РСФСР, на который были приглашены лучшие джазовые и эстрадные коллективы. Из Ленинграда приехали ансамбль «Дружба» и оркестр Вайнштейна. На дворе была хрущевская оттепель, молодая фракция в Союзе композиторов во главе с Андреем Эшпаем стремилась раздвинуть рамки дозволенного. Не получилось. Победили консерваторы.

Композитор Д. Кабалевский разразился тирадой: «Оба ансамбля ищут. Где ищет ансамбль „Дружба“? Ответить на этот вопрос легко. В окружающей жизни, в духовном мире советских молодых людей. Где ищет джаз-оркестр под управлением И. Вайнштейна? И на этот вопрос ответить нетрудно. В импортных джаз-пластинках, на магнитофонных лентах с записями американского джаза. Мы вместе с Д. Шостаковичем были в одном музыкальном кабачке в Сан-Франциско, где выступал весьма популярный в США джаз Джулиана Эддерли. Вот, судя, во всяком случае, по исполненной программе, идеал ленинградского джаз-оркестра. Ведь в нем нет ничего своего, все прокатное, все импортное. Ансамбль говорит о свободе искусства, ратует за эту свободу, но бог мой, до чего же узкими рамками он себя ограничил!»

Статья в «Правде» была руководством к действию. Редактор «Правды» Сатюков и секретарь ленинградского горкома Лавриков устроили закрытый просмотр программы оркестра Вайнштейна, вынесли решение: изъять все западные произведения из репертуара. Затем последовал приказ министра культуры Фурцевой, где говорилось, что оркестр своим репертуаром «рабски преклоняется перед американщиной».

Оркестр разгромили бы, но у дальновидного Вайнштейна была готова линия защиты: зав Ленинградского отделения Союза композиторов Андрей Петров, Леонид Осипович Утесов, композиторы Эшпай, Кажлаев, Колкер. Упомянутый выше Шостакович тоже оказывал поддержку. В тайном сговоре участвовал и директор Ленконцерта Георгий Михайлович Коркин, бывший директор Кировского театра, погоревший на побеге Нуриева.

Я, ничего об этом тогда не зная, тоже включился в защиту и написал письмо в редакцию «Правды» от имени рядового краснофлотца Дубовицкого. Ради важного дела свое воинское звание мичмана мне пришлось принизить.

МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ

По окончании стажировки нам должны были присвоить звание младшего лейтенанта запаса, командира БЧ-1 подводной лодки. Мы с Вольфом однажды были на подлодке — ходили в гости к приятелю, который там практиковался.

Тесное пространство, пронизанное бесконечными трубами, с запахом застарелой сырости и солярки нас испугало. Представить себя запертым в этом стальном каземате, погруженном на глубину, задраенным в своем отсеке герметическими люками было, честно говоря, страшновато.

Мы наслушались рассказов от старослужащих об «автономках», автономных походах подлодок в Мировой океан, часто к берегам США, без всплытия на поверхность (чтобы не обнаружили). «Автономка» на дизель-электрических лодках длилась до месяца — сколько могли выдержать люди, после этого экипаж меняли. Посреди синего моря останавливалось советское торговое судно, рядом с ним всплывала из пучин подлодка, с нее снимали одну команду и сажали другую.