Интегральное скерцо (сборник)

Сингтаун вернулся к себе в кабинет в 20 часов 00 минут. Он попытался слушать начавшийся концерт, но никак не мог сосредоточиться. Уж если Диригман, который был чрезвычайно осторожен, — это все знали, — предъявил ему такое обвинение, значит в деятельности всего “Хеопса” есть какие-то ненормальности. Ненормальности спорные даже с его точки зрения, спорные, но все-таки довольно веские, раз он пришел к такому решению. Передача его дела в Верховный Суд Идей внушала веру в эти предполагаемые ненормальности. Ведь Диригман отлично сознавал, что Суд не может судить своего собственного творца… Ибо создание этого Суда было идеей Сингтауна. И правила действия Суда тоже разработал он, Сингтаун. Компетентен ли такой Суд разбирать нынче его дело? И еще: до сих пор каждый ярус мог подозревать, что где-то что-то расстроилось на непосредственно вышестоящем ярусе. А выше четвертого яруса творцов был только кабинет Неподражаемого Искателя. Пирамида была построена под точным углом, никакая связь с внешним миром не была возможна, а на вершине был только один человек, тот, который создал Сингтауна. А если этот человек, который до сих пор целиком ему доверял, вдруг ни с того ни с сего позволил Диригману обвинять его, значит, у этого человека на вершине, у Неподражаемого Искателя, тоже что-то не в порядке… Или же он испугался своего собственного ученика-волшебника и решил вывести его из строя.

Сингтауну стало страшно — во всяком случае, он почувствовал, как его насквозь пронизало нечто вроде страха; он понял, что ему не у кого искать помощи, и, впервые осознав свои ограниченные пределы, ибо тоже был роботом, он упал, как подкошенный. Нет, это был не сердечный, а нейронный удар.

Часы в кабинете Сингтауна тоже остановились на роковой цифре 20.15.

Теперь, когда мы закончили расшифровку следственных документов, на наших часах было 20 часов 23 минуты. То есть с тех пор, как разразилась драма, прошло восемь минут. Если Сингтаун прав и что-то в самом деле произошло на вершине у Неподражаемого Искателя, нам оставалось ровно две минуты на устранение неполадок. Пирамида была организована так, что вновь вернуться к нормальной деятельности могла лишь в том случае, когда авария устранялась в промежуток 600 музыкальных тактов, а это примерно 10 минут.

* * *

Поднимаясь в кабинет Неподражаемого Искателя, я, впервые с тех пор как очутился внутри “Хеопса”, винил себя. Как же я до сих пор не подумал, что эта совершенная пирамидальная организация не допускает ни единой ошибки, которая не была бы обусловлена (и объяснена) другой ошибкой, на непосредственно вышестоящем ярусе? И что ошибка, которая от яруса к ярусу становится все серьезнее, может исходить только от вершины пирамиды?

Мы бежали в кабинет Неподражаемого Искателя… И я впервые, уже почти на вершине пирамиды, осознал, что эрозия разрасталась и усиливалась в силу уже самой логики этой конструкции тем больше, чем ближе к вершине. Не случайно ни у одной пирамиды не сохранилась в веках вершина, стрелой вздымавшаяся ввысь и бросавшая когда-то дерзкий вызов самой вечности…

Последние ступени лестницы закручивались все более узкой и тесной спиралью. Подниматься было все тяжелее. У нас оставалось 90 секунд, и, чтобы выиграть время, я при подъеме старался представить кабинет Неподражаемого Искателя, эмоциональные инварианты и дифференциалы, нейронные анализаторы и перцепторы интуиции. А среди них — человека, единственного человека, единственный человеческий мозг пирамиды, который неизвестно почему, по капризу ли, из-за тщеславия или из-за переутомления ошибся…

Но он не ошибся!

Посреди кабинета, среди щитов, которые я довольно точно себе представлял, упав на кнопки срочного вмешательства, единственный человек еле дышал.

Я поднял его и, к своему удивлению, узнал в нем Чиба Барлингтона, того самого, который когда-то посвящал меня в тайны кибернетики. Того самого Чиба Барлингтона, который возвел это огромное пирамидальное здание в память о своем отце; он почти тысячу лет жил здесь, в уединении, на вершине головокружительно высокой пирамиды. Нет, спасти Барлингтона было уже невозможно.

— А тот человек, у входа, другой Барлингтон? — спросил меня Ш.X.

— Автомат, точная копия, управляемая этим мозгом, единственно подлинным мозгом — Чиба Барлингтона.

— У нас еще 48 секунд, — предупредил меня Ш.X.

— Может, и меньше того.

— Значит, все пропало?

— И да, и нет, мой уважаемый Ш.X. Пирамидальным структурам, в силу их конструктивной драмы, предназначена… монументальность. Это — застывший в камне символ прекрасных устремлений и исключительно человеческих ошибок. Но это, конечно, не мешает, хотя бы под углом зрения криминалистики, проверить наши предположения. Помоги мне, пожалуйста!

Я сел на место Барлингтона. Призвал к порядку нейронные анализаторы, вновь включил стабилизаторы действия и стал приводить в активность цепи управления.