Интеллектуальная история России: курс лекций

Новым для отечественной историографии является и само оформление книги. Гизель придал ей вид научного труда – за счет создания справочного аппарата (на несколько лет ранее подобное сделал в своей книге М. Лосицкий). Все отсылки к чужим текстам вынесены на поля страниц, с указанием автора, книги, порядкового номера листа. Использованные источники Гизель именовал «летописцами». Его, конечно, можно обвинить в том, что он не увидел разницы в действительном историческом источнике и в исторической литературе, но этой болезнью страдала и историография XVIII в. Имеющиеся в «Синопсисе» «баснословные» и «фантастические» рассказы не делают чести автору, но и не могут служить ему укором, от них никуда не деться, это визитка его времени. Поэтому, критикуя «басни» «Синопсиса» и его источников, мы должны иметь в виду, что критикуем их за явный вымысел, наблюдаемый из нашего времени, за несоответствие нашим историческим знаниям, за те домыслы, которые до сих пор присутствуют в историографии, но не за присутствие их в книге, которая вместе с ними есть неповторимый элемент историографической культуры своего времени.

В поздних изданиях «Синопсиса» продолжена история Киева при Федоре Алексеевиче, прибавлены Краткое описание русских княжеств, Каталог иерархический, списки малороссийских чиновников, списки князей московских, польских королей, татарских владетелей и т. д. В связи с тем что «Синопсис» как наукообразное и учебное произведение мы не можем сравнить с предшествовавшими и современными ему подобного типа трудами, так как таковых еще не было, нам придется проводить параллели с московскими сочинениями XVI–XVII вв., при этом мы укажем на те сюжеты, которые имели место в книге Гизеля, а затем перешли в иные культурные контексты и вызывали позднейшие ассоциации, то есть нашли продолжение в нашей исторической науке.

В «Синопсисе», как и во всей европейской средневековой христианской историографии, историческое изложение начинается с сыновей Ноя. Таким образом обеспечивалась связь национальных историй с историей всеобщей. Иафет (Афет) – сын Ноя – увел на север к «странам полунощным» свое «племя» – будущие европейские народы. Один из народов «племени Афетова» «от славных дел своих, наипачеже воинских Славянами, или Славными зватися начаша», сказано в «Синопсисе»[107]. Эта гипотеза о происхождении имени славян, повторенная Гизелем вслед за поляками, явилась новой для отечественной историографии. В московских сочинениях в то время была популярна легенда о князьях Славене и его брате Русе. Как сообщает «Летописец вкратце», Славен выстроил город Славенск (предшественник Новгорода) в III тыс. до н. э., а его народ прозвался именем князя[108]. Легенда, приведенная «Синопсисом», постепенно вытеснит новгородско-московскую мифологему, хотя последняя используется некоторыми исследователями, старающимися транслировать читателю выстроенную соответственно своим предпочтениям славяно-русскую идентичность[109].

После выяснения значения этнонима «славяне» Гизель добросовестно привел «сказку» чешской и польской историографим о «Грамоте Александра Македонского славянам» и о завоевании последними самого Рима[110]. Сообщение о столь героическом прошлом предков было не без удовольствия воспринято рядом русских историков екатерининской поры, лелеявшей подобные патриотические истории[111]. На римском примере известный историк М.А. Алпатов вменяет автору «Синопсиса» приверженность к самым фантастическим историям[112]. Это верно, но не нужно представлять Гизеля простым компилятором, его авторская позиция не столь однозначна может представиться. Не исключено, что Гизель признавал данное сообщение спорным, почему и отослал читателя к польским писателям словами: «Обретается же в летописцах Польских…»[113]. И еще, в этой части книги «реальную» историю автор и не пытался показывать. Все, о чем он здесь писал для него и его просвещенных современников, являлось сверхреальностью.

Приведя краткие сообщения об Азии, Африке и Европе, Гизель вновь возвращает читателя к древнейшей судьбе славянства. Для этого ученый воспользовался польской концепцией сарматизма. Согласно данной концепции, славяне в древности именовались сарматами. Польский историописатель Длугош, приведя сообщения греческих и римских авторов, подчеркнул, что «мы признаем за истинное и правдивое то название, которое полякам и русинам присвоила древность»[114]. Эта идея получила оформление в работах польского историописателя Меховия, который, как замечает Д.В. Карнаухов, впервые высказал «сармато-роксоланскую» концепцию[115]. По мнению Меховия, в Европейской Сарматии проживали славяне, которых он делил на две группы. С одной стороны, это западные и южные славяне, с другой – восточные славяне, или русичи. Меховий отделил Московское государство от «Руссии», под которой понимал в основном украинские и белорусские земли. Эту Руссию он отождествил с Роксоланией[116].