Интеллигенция 01.02.2008

Нужно сказать, что всякая ДБД (в юности несколько угрюмая от застенчивости и гордыни, а к зрелости приобретшая ухватки «гранд-дамы» - чтобы скрыть гордыню и застенчивость) втайне знает, что она исключительный, эксклюзивный подарок. Что лучше нее жены нет и быть не может, что ДБД вообще лучшие жены в мире. На чем основывается эта тайная уверенность? Вот на каких размышлениях. Она дает мужчине главное - свободу быть самим собой. Ирония и самоирония - спутники всякой жизни, покоящейся на книгочействе и пронизанной хорошим тоном, хранят семейную атмосферу - главную роскошь интеллигентского дома. Она соратник, а не сообщник. Она не смотрит на своего мужчину снизу вверх и сверху вниз одновременно, а готова глядеть ему честно и прямо глаза в глаза, как грешник на грешника. Исконная потребность быть или казаться «хорошей» заставляет ее по мере сил обуздывать свои низменные желания. Одно из которых - инстинктивная, могучая жажда благополучия. ДБД сознает свои слабости и не считает возможным или справедливым судить слабости мужчины. С ней чаще всего можно договориться - ибо она понимает и ценит слово. Она не сентиментальна, но сострадательна - что где-то к годам тридцати-сорока становится неоценимой добродетелью. Потому что жизнь идет, молодое ликование уходит в песок (пусть даже в песок Лазурного берега), а то, что остается, почти всегда достойно дружеского молчаливого сочувствия. ДБД не боится стареть, зато, как мужчина, боится смерти. (Нимфы же, напротив, панически боятся старости, зато в смерть не верят, как дети. Но что это я забегаю вперед - о нимфах еще ничего толком и не сказано! Вот так бывает, пользуешься удобствами чужой терминологии, и даже забываешь, что неплохо бы ее разъяснить непосвященному.)

Духовно богатая девица редко признается самой себе, что все перечисленные добродетели имеют несимпатичные и даже более того - опасные стороны.

Привычка все время смотреть на себя самое со стороны губительна для супружеского ложа - ибо постельные игрища (на отстраненный взгляд) - довольно смешная и пафосная возня. Тяга «все на белом свете» обсуждать и обговаривать, «забалтывать» любое решение или дело, приводит к страшной девальвации слова. Слова на каком-то этапе совместной жизни не стоят уже ничего, так что приходится немотствовать, а другой инструмент близости уже притупился. Ирония прекрасна, но в быту это оружие неудачника: «приходится всякий раз, прежде чем открыть рот, забегать перед собой, чтобы успеть себя высмеять раньше, чем рассмеются другие». Деньги и альков смеха не любят. Я знаю пару, разместившую в изголовье кровати красиво выписанное тушью шутливое четверостишие: «Бывали дни, когда в лихих лобзаньях мешали на подушке мы дыханья. Настало время дружества - и что ж!? Мешаем под периной свой пердеж». Мило, ничего не скажешь, мило, но трудно отказаться от мысли, что тут происходит легкое интеллектуальное насилие: искрометно веселое подталкивание супруга к уютнейшему и покойнейшему гнездышку ранней импотенции.

ДБД самодостаточна. Ее сдержанность в оценке жизненных достижений супруга чаще всего оказывается не смирением и душевным целомудрием, а бережным отношением эгоистичного человека к чужому эгоизму. Она не взваливает на спутника ответственность за свою жизнь, но и не берет на себя ответственность за свою, мужнюю или чью-либо еще. Она не строит мужчину, но не строит и себя. ДБД себя ищут, а нимфы себя делают. Конфликт странника и штукатура-отделочника. Поиски вполне могут затянуться - и тогда в жизни ДБД происходят события, описываемые меткой кухонной присказкой: «Много начинки, пирожок и разваливается».

Таким образом, духовно богатая дева как бы изначально готовит себя к браку с себе подобным - так, по крайней мере, было до самого последнего времени. Межсословные же союзы считались рискованным предприятием. Механизатор или милиционер будет сердиться на жену-учительницу, что она вечно ходит «как овца, с унылым лицом»; богатеюшка раздосадуется на то, что супруга лишена внешнего честолюбия и никак не витрина. Да, есть еще один поведенческий нюанс, делающий супружество профессорской дочки и немудреного богача малоперспективным. Вертинский любил рассказывать о любопытнейших жалобах, которые пьяненьким вечером обрушил на него состоятельный парижский парвеню: «Сначала ты женишься на очаровательной умной русской девушке, - говорил он, - и платишь ее личные долги. Потом долги батюшки. Деньги батюшке нужно давать с тактом, иначе старый гиппопотам обидится. Потом ты устраиваешь на работу гордого брата, который играет желваками, ничего не умеет делать и смотрит мимо тебя. Потом ты наймешь шофером князя Неразберикакого, потому что "князь такой несчастный, у него нет ни копейки, а в России он был бы сановником". А потом ты застаешь свою жену с этим князем, а она поджимает губы и восклицает: "Подите прочь, животное. Неужели вы думаете, что купили за свои деньги наш внутренний мир?"» А вот Нимфа никогда так не ответит. Потому что знает - да, купили. И правильно сделали.

II.