Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

При этом Достоевский, благодаря индивидуальному мифотворчеству, ярко выраженному в его публицистике, не только не сумел преодолеть оппозицию и «партийное» противостояние, характерное для интеллигенции, но, напротив, закрепил оппозиционное мышление, став апологетом русского национализма и идеологии панславизма. Преодолеть вечный бинаризм удалось лишь Толстому, да и то, скорее в теории, чем в суровой практике политической жизни России и Европы в XX веке.

серебряного века стало религиозное сознание Толстого, а не Достоевского. «Как бы ни оценивать религию Толстого по существу, нельзя отрицать, что в ней одной жизненно сказалось подлинно новое религиозное сознание»»//Франк С.Л. Нравственное учение Толстого//Русские мыслители о Толстом. С. 159.

Часть II Ф.М. Достоевский

2.1. Авторский миф Ф.М. Достоевского

Достоевский[111] и Толстой, будучи двумя литературными гениями, сильными публицистами и неординарными мыслителями, в 60–70 – 80-е годы в своем жизнетворчестве выразили экзистенциальный и собственный религиозный путь в становлении нового религиозного сознания, ставшего визитной карточкой русского философского «серебряного века». Во второй половине XIX в. практически каждый писатель, критик, публицист, общественный деятель, не говоря уже о студенческой и разночинской молодежи, так или иначе находился под мощным влиянием этих имен. Любопытно, что имена писателей находились в обойме интересов не только публицистики, но и науки, не только светской, но и богословской студенческой молодежи. В интересном исследовании Н.Ю. Суховой приведена подробная статистика тем кандидатских диссертаций в четырех духовных академиях Российской империи с 1891 по 1918 гг., посвященных Толстому и Достоевскому. Показательно, что первая диссертация 1891 года была посвящена религиозности Толстого, и лишь в 1900 г. появилась первая работа о Достоевском[112]. Толстой стал объектом богословской рефлексии практически сразу после обретения своей веры, тогда как Достоевский начал переосмысливаться богословами лишь спустя два десятилетия после смерти.

Движение к собственному религиозному сознанию обоих имело прямо противоположные мотивы: Достоевский декларативно всеми силами пытался защищать монархию и традиционное православие, отстаивая их базовые положения и ценности. Толстой же вступил с ними в борьбу, показав глубочайший кризис государственной системы, русской православной церкви и институализированного христианства. При этом оба стали создателями авторских учений о христианстве и тем самым сделали возможным развитие широкой общественной и философской дискуссии по этому вопросу не только в России, но и в Европе[113].

Первое место (в хронологическом смысле) в этом ряду, конечно, принадлежит Достоевскому, который начал свою творческую карьеру почти на десятилетие раньше Толстого; в 40-е годы создал себе писательское имя, пережил тяжелый опыт каторги и ссылки, очень быстро уничтоживший его юношеский идеализм и повернувший его на путь православия[114]. Возвращение опального писателя в большую литературу в 1860-е сделало его модным и интересным писателем-страдальцем; его монархически-православное мировоззрение быстро превратило его в флагман формирующегося национал-патриотического (почвеннического) и консервативного (политического) мышления.

Несмотря на создание (совместно с М.М. Достоевским, Н.Н. Страховым и Ап. А. Григорьевым) в 1860-м году еще одного про-славянофильского направления – почвенничества, по сути, он не был «партийным» художником, идеологом или апологетом сиюминутных интересов власти, церкви или политики. Личный опыт понимания жизни и художественное прозрение интимно смыкаются в его творчестве. Его произведения более других позволяют прочувствовать пульс эпохи и в то же время оставаться погруженным в тонкий психологический процесс творчества, уникального выражения глобальных идей и смыслов в слове художника.

Произведения Достоевского можно представить как сложный феномен, осуществив послойную реконструкцию воспринимаемого сознанием писателя объекта, каковым является многообразие человеческих переживаний. «Поистине – не столько Бог мучил Достоевского, сколько мучил его человек, – в его реальности и в его глубине, в его роковых, преступных и в его светлых, добрых движениях»[115]. Он изучал человека не эмпирически, но метафизически и духовно, пытаясь за видимым опытом и многочисленными событиями повседневной жизни угадать его сущность, и понять, что такое человек и что такое русский человек.