Интеллигенция в тумане

В своих наиболее глубоких основаниях христианство — религия личности и свободы. Многие ведут историю европейской личности именно с христианства, в то время как античность с ее своеобразным индивидуализмом видится им как предыстория личности, впрочем, необходимая предыстория (любопытно, что в эпоху античности не было термина для обозначения личности). Разумеется, интуиции личности и свободы были тесно вплетены в общий традициональный христианский комплекс, так что их не всегда можно разглядеть невооруженным глазом. Добавим сюда также то, что внешняя история средневекового христианства во многом отвечала авторитарно-клерикальному духу времени. Вспомним инквизицию, крестовые походы, охоту на ведьм...

И все же в целом история средневекового христианства свидетельствует о том, что оно являлось основным «прогрессором» этой эпохи: через него транслировались античные знания и античная культура; оно цивилизовало нравы, в частности, впервые в европейской истории оно осудило войну как явление, время от времени объявляя так называемый церковный мир. Ну и так далее.

Я бы различал историческое христианство и христианский религиозно-культурный проект, который лишь отчасти был воплощен в исторической ткани средневековья. История христианства во многом, хотя и не во всем — история постепенной реализации его проекта. Может быть, и сейчас история христианства не завершена.

Христианство — рискующая традиция. В том смысле, что оно дает человеку слишком много свободы и слишком полагается на его гипотетически добрую волю. Так, по крайней мере, кажется тем, кто смотрит на христианство извне, с платформы других, более строгих традиций. Иначе говоря, христианство в широком смысле этого слова либерально (от liber — свободный). А в историческом смысле — протолиберально. Его либеральная рисковость, помимо угрозы секуляризации, сообщает христианской истории особую скорость, которой не знали остальные мировые традиции. Современность, в которой мы сейчас живем, возникла именно на христианской почве — ни на какой другой. И уже оттуда она распространяется по миру — медленно и подчас мучительно трудно. Современность, в частности, либерализм — осевую идеологию современности — справедливо называют инобытием христианства.

Либерализм не мог бы возникнуть вне христианской ценностной матрицы. Его исходные аксиомы, как известно, те же, что и у христианства, — личность и свобода. Однако понимание того и другого в либерализме существенно иное, собственное, редуцированное к социальной реальности и формально-правовым концептам и процедурам. Либерализм — дитя христианства, но дитя своевольное. Выйдя из родительского дома и достигнув зрелости (приблизительно в XIX столетии), он зажил вполне самостоятельной жизнью. Об этом я еще скажу. Пока же, несколько забегая вперед, я должен констатировать, что переходная христианско-либеральная личность с ее свободой постепенно становится суверенным либеральным индивидом с его свободами и правами.

И, пожалуй, еще одно: именно в христианстве мы впервые видим принципиальное утверждение новизны, ценной, впрочем, не самой по себе, а в качестве неизбежного момента Целого. Христианская Библия, сложенная из Ветхого и Нового Заветов, диалогична, исполнена внутреннего движения и даже, если хотите, творческого разрушения. Это отличает ее от большинства других сакральных текстов. Старое сменяется новым, становясь его сокровенным и подлинным продолжением: «Се творю все новое» (Откр. 21:5); «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали...» (Откр. 21:1); «Древнее прошло, теперь все новое» (2 Кор. 5:17). Этот ряд можно долго продолжать. У Хабермаса я вычитал, что термин modernus (современный) пришел из христианства. Думаю, для большинства модернистов это будет новостью.

Source URL: http://www.saltt.ru/node/347

* * *

Когда наступит апокалипсис | СОЛЬ

Вячеслав Раков /29 апреля 2010

Иллюстрация: Manuel Maldonado

Современность рождается из традиции, не слишком торопясь и почти по биологическому сценарию: она вылупляется из яйца традиции — питается ею, как гусеница — окукливается, автономизируется, ждет своего часа — становится бабочкой, сушит крылья и взлетает. Это органичный вариант рождения современности, представленный исключительно Европой. За ее пределами современность вторгалась в традицию извне с колониальной грубостью, в грязных походных сапогах. Это была чужая современность, и местной традиции ей не было жаль. Напрашивается сентенция: нормальная современность — своя, собственная, выношенная и рожденная. В противном случае перед нами то, что Александр Дугин называет археомодерном: фрейдистское изнасилование собственной натуры («структуры» в терминологии Дугина) чужой, заимствованной рациональностью («керигмой»). Российская история демонстрирует типичные образцы археомодерна: в этом я с Дугиным вполне солидарен. Какая-то не такая у нас современность...